В. И. Жаркова, филология ғылымдарының кандидаты, доцент

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
60
На  этот  счет  не  было  и,  пожа-
луй, по сей день нет единого мнения. 
Для  одних  призывы  все  подвергать 
сомнению  означали  и  продолжают 
означать постоянную готовность к са-
мостоятельному поиску истины, гимн 
интеллектуальному  мужеству,  для 
других – мнимо  ученое  чудачество  и 
стремление морочить людям голову в 
самых  обычных  жизненных  ситуаци-
ях. Второй, негативный взгляд на неу-
емное  сомнение  замечательно  дан  в 
пьесе  «Брак  поневоле»  знаменитого 
драматурга 17-го века Мольера. Здесь, 
вздумавший жениться, молодой чело-
век  обращается  за  советом  к  филосо-
фу,  убеждающему  юношу,  что  надо 
во  всем  сомневаться,  включая  и  сам 
факт  их  беседы,  а,  значит  и  говорить 
не «Я к Вам пришел», а «Мне кажет-
ся, будто я к вам пришел». Кончается 
же  беседа  тем,  что  выведенный  из 
себя молодой человек охаживает неза-
дачливого философа палкой и, в ответ 
на возмущенные вопли последнего об 
оскорбительных  побоях,  говорит: 
«Будьте любезны, выражайтесь иначе. 
Следует сомневаться во всем, а пото-
му  вы  не  можете  сказать,  что  я  Вас 
побил, а только лишь, что Вам кажет-
ся, будто я Вас побил». 
Эта  забавная  пародия  появилась 
в 17-м веке не случайно. Ведь именно 
в этом столетии обрело популярность 
картезианство – учение  Декарта, 
учившего  все  подвергать  сомнению, 
вплоть до собственных ощущений сна 
и  яви.  Сомнение,  которое  подвело 
французского  мыслителя  к  чеканно-
му: «Мыслю – следовательно сущест-
вую»,  призванному  стать  отправной 
точкой интеллектуальных поисков. 
Однако хорошо известно, что за-
долго до Декарта, в глубокой древнос-
ти  появилось  философское  течение, 
представители 
которого 
принци-
пиально  призывали  воздерживаться 
от категорических суждений о мире и, 
соответственно, о добре и зле, «высо-
ком» и «низком». Зародилось это уче-
ние  в  эпоху  походов  Александра  Ма-
кедонского.  И  не  беспричинно.  К  ро-
доначальникам  скептицизма  относят 
мыслителей,  двигавшихся  рядом  с 
Александром и непосредственно стол-
кнувшихся с поразительным разнооб-
разием  мира  природы  и  мира  людей, 
державшихся  совершенно  разных 
обычаев  и  эталонов  поведения.  Пер-
вый  из  упоминаемых  скептиков – 
Аристарх,  родом  из  Абдер,  то  есть 
земляк  Демокрита  и  Протагора.  Са-
мый  же  знаменитый – Пиррон – фи-
лософ  из  Элиды,  бывший  там  замет-
ное время верховным жрецом. По его 
имени скептицизм называли еще пир-
ронизмом.  Само  же  понятие  скепти-
цизм  восходит  к  греческому  «скеп-
тикос» – «рассматривающий», «сом-
невающийся». Кредо скептицизма вы-
разил  уже  сам  Пиррон: «Мудрость  и 
знание  не  является  делом  челове-
ческим, и искать их надо только у бо-
гов».  Почему  же? – Потому,  что  мы 
живем в вечно изменчивом мире: «Те-
кучесть  и  непрерывная  качественная 
неустойчивость  вещей  ведут  к  их  не-
четкой  же  различимости  и  восприя-
тию,  а  потому  и  невозможности  су-
дить  о  них  с  точки  зрения  категорий 
«истины»  и  «лжи».  Так  что  лучше 
всего  воздерживаться  от  однозначно 
определенных  утверждений  и  пребы-
вать в невозмутимости духа и полной 
свободе суждений» [1]. 
Об изменчивости мира и относи-
тельности  человеческих  ценностей 
античные  философы  говорили  и  за-
долго  до  скептиков.  Так,  знаменитый 
Гераклит, рассуждая о том, что «при-
рода любит скрываться», полагал, что 
«солнце – не  только  новое  каждый 
день,  но  вечно  и  непрерывно  новое». 
Красота же, вообще, – понятие специ-
фическое: «Прекраснейшая из обезьян 
отвратительна по сравнению с челове-
ческим родом», а «мудрейший из лю-
дей  кажется  обезьяной  по  сравнению 
с богом в отношении мудрости, красо-
ты и всего прочего». Точно так же об-
стоит дело и с пользой. «Морская во-
да – чистейшая  и  грязнейшая.  Рыбам 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
61
она пригодна для питья и целительна. 
Людям  же  для  питья  непригодна  и 
вредна». 
Да  и  Демокрит  утверждал: 
«Лишь  в  общем  мнении  существует 
сладкое, в мнении – горькое, в мнении 
– теплое, в мнении – холодное, в мне-
нии – цвет,  правда,  продолжая  при 
этом: «в действительности же сущест-
вуют только атомы и пустота» [2]. 
Ученик же Демокрита Протагор, 
так  тот  и  вовсе  провозгласил: «Чело-
век есть мера всех вещей, существую-
щих,  что  они  существуют,  несущест-
вующих, что они не существуют», до-
казывая при этом, что всякому сужде-
нию  можно  противопоставить  равно-
сильное [3]. Но, если так, то получает-
ся,  что  никакой  объективной,  бес-
спорной истинности нет и быть не мо-
жет. 
Таким образом, появление скеп-
тицизма  было  подготовлено  и  самим 
развитием  античной  философской 
мысли. Однако сами скептики стреми-
лись  подчеркнуть  отличие  собствен-
ных  взглядов  от  всех  прочих.  Так, 
Секст Эмпирик, автор 2-го – начала 3-
го  веков  нашей  эры,  оставивший  нам 
наиболее  обстоятельные  из  уцелев-
ших  трактаты  о  скептицизме,  писал, 
что,  утверждая  о  существовании  ато-
мов и пустоты, как о чем-то бесспор-
ном,  Демокрит  явно  удаляется  от 
скептиков [4]. Да  и  суждения  Прота-
гора,  согласно  Эмпирику,  лишь  на 
первый  взгляд  совпадают  со  скепти-
ческими. «Но он отличается от них … 
этот человек говорит, что материя те-
куча, и при течении ее на месте утрат 
ее  возникают  непрерывно  прибавле-
ния,  и  восприятия  перемешиваются  и 
изменяются,  смотря  по  возрасту  и 
остальному  устройству  тел…  Он  го-
ворит  и  то,  что  основные  причины 
всех  явлений  находятся  в  материи… 
люди  же  в  разное  время  воспринима-
ют разное, смотря по разнице их наст-
роений…  То  же  и  применительно  к 
возрастам,  и  в  отношении  сна  или 
бодрствования…  Таким  образом,  по 
его учению критерием сущего являет-
ся  человек,  ибо  все,  что  кажется  лю-
дям, и существует. Следовательно, мы 
видим, что и о текучести материи, и о 
том, что в ней находятся основы всего 
видимого, он выражается догматичес-
ки, а это вещи неочевидные и для нас 
подлежащие  воздержанию  от  сужде-
ния» [5]. 
Итак,  Эмпирик  убеждает  нас, 
что  скептики  отказываются  от  умо-
заключений  относительно  основ  бы-
тия. При этом неважно – идет ли речь 
о материи, одном или нескольких эле-
ментах,  ибо  все  эти  основы  не  само-
очевидны и, следовательно, не позво-
ляют  делать  каких-либо  категоричес-
ких выводов. 
Отказываются  скептики  и  от 
утверждающих  либо  отрицающих 
суждений  и  там,  где  речь  заходит  о 
морали  и  восприятии  прекрасного  и 
безобразного. Ведь обычаи и эталоны 
разных  народов  столь  различны.  Так, 
«некоторые из эфиопов татуируют ма-
леньких  детей,  мы  же  нет;  и  персы 
считают  приличным  носить  разно-
цветную  и  длинную  до  пят  одежду, 
для нас же это неприлично. Индийцы 
на  виду  у  всех  совокупляются  с  жен-
щинами,  большинство  же  других  лю-
дей  считает  это  позорным…»  Так  же 
обстоит дело и с законами. «У тавров 
в  Скифии  закон  требовал  приносить 
чужестранцев  в  жертву  Артемиде,  у 
нас  же  запрещено  умерщвлять  чело-
века вблизи святыни» [6]. 
Не менее ироничны скептики и в 
отношении  различных  философских 
систем, воспринимавшихся в их время 
как  своего  рода  «пособия»,  руковод-
ства  по  «искусству  жизни».  Все  эти 
философские  системы  «уловляют» 
юношей  обещаниями  довольства  и 
счастья, «но  их  много,  и  они  разно-
речивы … Поэтому  надо  следовать 
или всем одинаково, или одному толь-
ко,  или  ни  одному  из  них.  Следовать 
всем  нельзя  вследствие  их  противо-
борства. Что одно из них почитает же-
ланным, то другое отрицает как избе-

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
62
гаемое,  а  нельзя  одновременно  к 
одному и тому же и стремиться и его 
же избегать. 
Если же надо следовать одному, 
то не исключено, что какому бы то ни 
было,  а  это  невозможно.  Ведь  это 
является  желанием  следовать  всем. 
Если  следует  предпочесть  то.  То  по-
чему это, а не то? И наоборот. Поэто-
му  остается  сказать,  что  надо  следо-
вать тому, что мы сочли лучшим». 
Однако,  где  критерий  достовер-
ности? – Ведь,  если  он  коренится  в 
самом учении, то тогда и иные учения 
имеют  право  искать  подтверждения 
собственной истинности в себе самих. 
Если же он – в других учениях, то на-
до  разобраться.  Каким  же  образом 
оценивать  эти,  другие  учения. «Итак, 
если  нельзя  следовать ни  всем  искус-
ствам  жизни,  ни  одному  из  них,  то 
остается не следовать никакому» [7]. 
Любопытно,  что  аналогичные 
рассуждения  мы  встречаем  и  у  жив-
шего во 2-м веке нашей эры Лукиана 
из  Самосаты,  прозванного  Ф.Энгель-
сом  «Вольтером  классической  древ-
ности».  Только  рассуждения  эти  бо-
лее хлестки и образны. И в самом де-
ле, желая приобщиться к истине, мож-
но  выбрать  надежного  и  сведущего  в 
каком-то  учении  человека.  Но  такой 
знаток  будет  подобен  эфиопу,  не  вы-
езжавшему  за  пределы  своего  посел-
ка, и, тем не менее, убежденному, что 
все  люди  черны.  Либо,  говоря  иначе, 
напоминать  жену  тирана,  у  коего 
дурно  пахло  изо  рта.  Когда  однажды 
некая иностранка осмелилась ему ска-
зать  об  этом,  пораженный  тиран  стал 
допытывать супругу, отчего та ни ра-
зу  не  сказала  ему  об  этом,  супруга 
простодушно  ответила: «Я  не  была 
близка с иными мужчинами и думала, 
что у них всех такой запах». 
Но. Если для супруги близость с 
одним  мужчиной  может  быть  по-
хвальной, то нельзя сказать того же об 
искателе  мудрости,  ограничивающим 
себя изучением только одного учения. 
Поэтому  куда  надежнее  отыскать  та-
кого  надежного  провожатого  в  мир 
философии,  который  знает  и  Пла-
тона…,  и  Эпикура,  равно,  как  и  мно-
гих  других.  В  конце  концов,  он  вы-
брал  бы  из  всех  путей  один  единст-
венный,  который,  по  его  убеждению, 
вел бы к блаженству [8]. 
Но  кто  может  поручиться  за 
истинность этого, наконец-то, избран-
ного  пути,  если  даже в  течение  двух-
сот лет невозможно досконально изу-
чить  системы  всех  философских 
школ?  К  тому  же  может  статься,  что 
Истина еще неведома никому … [9] 
У  Лукиана  убежденный  подоб-
ными  доводами  поборник  философии 
пылко восклицает, что острижет боро-
ду, оденется в яркие одежды и станет 
жить  свободно,  а  не  следуя  своему 
прежнему  учению.  А  если  же,  добав-
ляет он, «когда-нибудь в будущем …я 
встречусь,  вопреки  моему  желанию  с 
философом, я обойду его, как обходят 
бешеных собак» [10]. 
Как видим, у Лукиана философ-
ские  школы – это  своего  рода  путы, 
стреноживающие  собственную  мысль 
человека  и  ограничивающие  свободу 
его личного выбора. Собственно скеп-
тики в определенной мере близки ему. 
Но  они  акцентируют  свое  внимание 
не столько на свободе, сколько на без-
различии – апатии,  как  основе  реаль-
ной  безмятежности  духа  и,  следова-
тельно,  такого  существования,  кото-
рое было бы куда уместней всех про-
чих, основанных на поисках недости-
жимых  идеалов  и  абсолютных  цен-
ностей. Так, еще античный автор Дио-
ген  Лаэртский  писал,  что  «цель  свою 
скептики  полагали  в  опровержении 
догматизма  всех  школ,  но  сами  ни  о 
чем  догматически  не  высказывались. 
Даже  приводя  и  излагая  мнения  дру-
гих,  они  ничего  не  определяли,  не 
определяли  и  того,  что  они  делали: 
они отрицали даже, что они ничего не 
определяют  (не  говорили,  например: 
«Мы ничего не определяем», ибо этим 
они  высказались  бы  определенно. 
Вместо этого они говорят: «Мы пред-

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
63
лагаем такие высказывания, лишь что-
бы показать свою сдержанность, ведь 
то же самое мы могли бы выразить и 
просто  кивком.  Так,  словами  «Мы 
ничего  не  определяем»  выражается 
лишь состояние безразличия… Поды-
тоживая, Лаэртский делает вывод, что 
«пирроновское  рассуждение  есть  от-
чет о том, что кажется или каким-ли-
бо образом мыслится, вследствие чего 
все со всем соотносится, сравнивается 
и  обнаруживает  много  неправильнос-
ти  и  беспорядка.  Показывая  эти  про-
тиворечия  в  рассмотрении,  они  на 
каждую  убедительность  предмета  на-
ходят  (другую)  такую  же,  отменяю-
щую  ее.  А  убедительностью  они  счи-
тают то, что согласуется с чувствами, 
точно никогда или только изредка ме-
няет свой вид, то, что принято обыча-
ем,  то,  что  определено  законами,  то, 
что  доставляет  удовольствие,  то,  что 
вызывает удивление. Для этих-то убе-
дительностей они и приискивают рав-
носильные  им  противоположные  убе-
дительности», указывая тем самым на 
«неразрешимые  трудности  согласова-
ния видимого и мыслимого» [11]. 
Следует обратить внимание, что 
при  этом  свои  удары  скептики  нано-
сили  именно  по  «догмам»,  как  уста-
новленным  мнениям.  В  быту  же 
обычной  жизни  они  не  игнорировали 
ни  обычаев,  ни  законов  той  местнос-
ти, на которой проживали. Не случай-
но,  например,  дожившего  до 90 лет 
Пиррона, весьма чтили в Элиде. Более 
того,  сами  скептики  были  убеждены, 
что  именно  отказ  от  суждений  и  дог-
матического  восприятия  жизни,  по-
рождали  невозмутимость  при  испол-
нении  самых  разных  обязанностей.  О 
том  же  Пирроне  писали,  что  он  «с 
безразличием  купал  свинью».  А 
почему  бы  и  нет? – Ведь,  если  у  нас 
нет  оснований  безапелляционно  ут-
верждать о добре и зле, прекрасном и 
безобразном,  высоком  и  низком,  то  с 
какой стати мы должны стыдиться то-
го или иного вида деятельности, необ-
ходимого для нашего существования?  
Правда,  собственно  скептики  не 
доходили  до  того,  чтобы  отрицать 
собственные  ощущения  боли,  тепла 
или холода, но они были резко против 
того,  чтобы  прибавлять  к  проблемам, 
рождаемым  самим  бытием,  те,  кото-
рые  рождены  лишь  человеческим 
мнением  о  самом  этом  бытии.  Мне-
ния,  философские  системы,  согласно 
скептикам, – лишь мнения, системы, а 
не кладовые готовых к употреблению 
истин. По сути дела, скептицизм стал 
проверкой  на  прочность  самых  раз-
ных  философских  систем,  побуждая 
думать,  сомневаться,  а  не  принимать 
на  веру,  и  тем  паче  за  руководство  к 
действию,  которое  разжигало  бы 
«праведный  гнев»,  все  то,  что  могло 
бы  породить  какие-либо  сомнения.  А 
есть  ли  на  свете  нечто  такое,  что  че-
ловек  с  его  ограниченным  разумом 
мог  бы  признать  бесспорным? – Нет. 
Таким образом, как это ни покажется 
парадоксальным,  скептические  рас-
суждения  о  зыбкости  человеческого 
познания и отсутствии у людей крите-
риев бесспорной истинности того, так 
часто  считается  достоверным,  приво-
дили  к  довольно  четким  психологи-
ческим  выводам  и  даже  вполне  опре-
деленным  правилам  поведения.  Ведь, 
если  абсолютная  истина  недостижи-
ма,  то  стоит  ли  упираться,  приносить 
жертвы  и  проливать  кровь – свою  и 
чужую за то, что на самом деле может 
быть далеко неистинным? Не об этом 
ли  свидетельствуют  и  тысячи  лет  по-
следующей истории человечества? 
Так или иначе, а древность впи-
тала  Пирронов  скепсис,  наглядным 
свидетельством  чему  являются  рас-
суждения  замечательного  римского 
политика, оратора и мыслителя Цице-
рона.  Этот  образованнейший  человек 
своего  времени,  утверждавший,  что 
сам он никому рабски не следует и не 
подчиняется,  писал,  что  «вероятност-
ные знания – вот предел человеческо-
го  разумения».  При  этом,  согласно 
Цицерону, «лучше признаться, что ты 
не  знаешь  того,  чего  не  знаешь,  чем 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
64
болтать  какой-нибудь  тошнотворный 
вздор  и  самому  себе  быть  против-
ным!» [12] 
Эта интеллектуальная честность, 
ставшая  одной  из  основ  скептическо-
го взгляда на мир, в определенной ме-
ре продолжала еще «линию Сократа», 
осмелившегося воскликнуть: «Я знаю, 
что ничего не знаю», имея ввиду, что 
его  собственные  знания  весьма  огра-
ничены и очень далеки от постижения 
основ сущего. 
Конечно же, скептицизм не бес-
спорен.  Мало  того,  в  периоды,  тре-
бующие  четких  идей,  которые  могли 
бы  быть  начертаны  на  знаменах  мас-
совых  движений,  требовалось  совсем 
иное,  нежели  всеобъемлющее  Сомне-
ние  и  въедливый  анализ.  Но,  тем  не 
менее,  скептицизм  с  его  логическими 
приемами (тропами) и отказом прини-
мать что-либо на веру, был и остается 
своего  рода  интеллектуальным  ду-
шем,  позволяющим  человечеству  раз 
за разом смывать с себя пыль догм, и 
одновременно набором инструментов, 
дающим  возможность  возводить  пло-
тины сомнений на пути слухов, легко-
весных  и  дутых  сенсаций,  а  то  и 
явных мистификаций. Думается, что в 
эпоху  информационных  войн  осмыс-
ление опыта скептиков может немало 
помочь,  каждому,  кто,  вбирая  в  себя 
потоки  информации,  хотел  бы  при 
этом  сохранить  трезвость  мысли  и 
оказаться  незатянутым  в  водоворот 
поп-культуры и поп-политики. 
 
ЛИТЕРАТУРА 
 
1.
 
Таранов  П.С. 106 философов. – 
Симферополь:  Таврия, 1995. Т. 
с.292. 
2.
 
Там же, с.194. 
3.
 
Там же, с.159. 
4.
 
Секст  Эмпирик.  Сочинения  в  двух 
томах. – М.: Мысль, 1976, т.1, с.251. 
5.
 
Там же, сс.252 м- 253. 
6.
 
Там же, с.237. 
7.
 
Там же, сс.35 – 36. 
8.
 
Лукиан. Избранное – М.: Художест-
венная литература, 1987., с.303. 
9.
 
Там же, с..317. 
10.
 
Там же, с.323. 
11.
 
Диоген Лаэртский. О жизни, учени-
ях  и  изречениях  знаменитых  фило-
софов. – М.: Мысль., 1979. сс.383 – 
385. 
12.
 
Таранов  П.С.  Указ.  соч.,  сс.347 – 
348. 
 
 
Грудупс К.Я., 
студентка 
Костанайский государственный педагогический институт 
 
ЧЕЛОВЕК: ЕГО СПОСОБНОСТЬ К ДОБРУ И ЗЛУ 
(ОБЗОРНЫЙ АНАЛИЗ РАБОТЫ Э. ФРОММА «ДУША ЧЕЛОВЕКА») 
 
Эрих  Фромм (1900–1980), не-
мецко-американский философ, психо-
лог  и  социолог,  представитель  нео-
фрейдизма – видный  мыслитель  ХХ 
столетия.  Его  философская  антропо-
логия  включает  в  себя  психоаналити-
ческие, экзистенциальные, собственно 
антропологические, 
марксистские 
идеи,  а  так  же  древние  мистические 
традиции  и  идеи  восточного  оккуль-
тизма.  Многие  философские  течения, 
в  том  числе  экзистенциализм,  персо-
нализм,  герменевтика,  социобиоло-
гия, впитали в себя его открытия и ду-
ховные  приобретения.  Он  дал  им-
пульс  развитию  гуманистического 
мышления нашего века [1, с.749]. 
Фромм  полагал,  что  основной 
подход к изучению человеческой лич-
ности  должен  состоять  в  понимании 
отношения человека к миру, к другим 
людям,  к  природе,  к  самому  себе.  Он 
обосновал  возможности  разносторон-
него совершенствования человека как 
живого,  мыслящего  существа.  В  на-
следии  Фромма  имеются  идеи  об 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
65
исторической обусловленности страс-
тей  и  переживаний  человека,  о  со-
циальном  характере  как  отражении 
сплава  биологических  и  культурных 
факторов,  о  неизбежности  универ-
сального,  всепланетного  гуманизма. 
П.С.  Гуревич  считал,  что  «ренессанс 
антропологического  мышления  в  на-
шем  веке  в  огромной  степени  подго-
товлен работами Эриха Фромма», – и 
пояснял: «О  чем  бы  он  ни  писал – о 
бытии, власти, государстве, деспотии, 
культуре,  нации, – собственное  рас-
суждение он начинает с человека» [2, 
с.832]. 
Фромм стремится анализировать 
сложные  социальные  явления,  вскры-
вая изначальные психические потреб-
ности  человека  и  вырастающие  на 
этой  основе  типы  общения,  типы 
ориентации  и  патологические  харак-
теры. В данной работе мы рассмотрим 
взгляды  Э.  Фромма  на  природу  чело-
века,  изложенные  в  его  труде  «Душа 
человека». «Одни полагают, что люди 
–  это  овцы,  другие  считают  их  хищ-
ными волками, – пишет Фромм. – Обе 
стороны  могут  привести  аргументы  в 
пользу  своей  точки  зрения.  Тот,  кто 
считает людей овцами, может указать 
хотя  бы  на  то,  что  они  с  легкостью 
выполняют  приказы  других  людей, 
даже  в  ущерб  себе» [3, с.16].  Он  мо-
жет также добавить, что «люди снова 
и  снова  следуют  за  своими  вождями 
на  войну,  которая  не  дает  им  ничего, 
кроме разрушения, что они верят лю-
бой несуразице, если она излагается с 
надлежащей  настойчивостью  и  под-
крепляется авторитетом властителей – 
от прямых угроз священников и коро-
лей до вкрадчивых голосов более или 
менее тайных обольстителей» [3, с.26-
27]. Кажется, что большинство людей, 
подобно  дремлющим  детям,  легко 
поддается  внушению  и  готово  без-
вольно следовать за любым, кто, угро-
жая или заискивая, достаточно упорно 
их  уговаривает.  Человек  с  сильными 
убеждениями,  пренебрегающий  воз-
действием толпы, скорее исключение, 
чем  правило.  Он  часто  вызывает  вос-
хищение  последующих  поколений, 
но,  как  правило,  является  посмеши-
щем в глазах своих современников. 
Однако Фромм тут же замечает, 
что  если  большинство  людей – овцы, 
то  почему  они  ведут  жизнь,  которая 
этому 
полностью 
противоречит? 
История 
человечества 
написана 
кровью.  Это  история  никогда  не  пре-
кращающегося  насилия,  поскольку 
люди  почти  всегда  подчиняли  себе 
подобных с помощью силы. Он спра-
ведливо  указывает  на  то,  что  Талаат-
паша не сам убил миллионы армян, и 
Гитлер  не  один  убил  миллионы  евре-
ев, а Сталин – миллионы своих поли-
тических  противников. «Эти  люди 
были не одиноки, – говорит Фромм, – 
они располагали тысячами других лю-
дей,  которые  умерщвляли  и  пытали, 
делая  это  не  просто  с  желанием,  но 
даже  с  удовольствием» [3, с.78].  Та-
кой  мыслитель,  как  Гоббс  из  всего 
этого  сделал  вывод: homo homini lu-
pus est – человек  человеку – волк.  И 
сегодня многие из нас приходят к зак-
лючению,  что  человек  от  природы 
является  существом  злым  и  деструк-
тивным,  что  он  напоминает  убийцу, 
которого  от  любимого  занятия  может 
удержать  только  страх  перед  более 
сильным  убийцей.  Фромм  находит 
этому  явлению  другое  объяснение, 
которое заключается в том, что мень-
шинство  волков  живет  бок  о  бок  с 
большинством овец. Волки хотят уби-
вать,  овцы  хотят  делать  то,  что  им 
приказывают.  Волки  заставляют  овец 
убивать и душить, а те поступают так 
не  потому,  что  это  доставляет  им  ра-
дость, а потому, что они хотят подчи-
няться.  Кроме  того,  чтобы  побудить 
большинство  овец  действовать,  как 
волки,  убийцы  должны  придумать 
истории  о  правоте  своего  дела,  о  за-
щите  свободы,  которая  якобы  нахо-
дится  в  опасности,  о  мести  за  детей, 
заколотых  штыками,  об  изнасилован-
ных  женщинах  и  поруганной  чести. 
Этот  ответ  звучит  убедительно,  но  и 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
66
после него у Э. Фромма остается мно-
го  сомнений,  и  он  ставит  следующий 
вопрос:  не  означает  ли  он,  что  суще-
ствуют как бы две человеческие расы 
–  волки  и  овцы?  И  дальше:  если  это 
не свойственно их природе, то почему 
овцы с такой легкостью соблазняются 
поведением  волков,  когда  насилие 
представлено  в  качестве  их  священ-
ной  обязанности?  Может  быть,  ска-
занное о волках и овцах не соответст-
вует  действительности?  Может  быть, 
и  в  самом  деле  отличительным  свой-
ством человека является нечто волчье 
и  большинство  просто  не  проявляет 
этого открыто? А может, речь вообще 
не должна идти об альтернативе? Мо-
жет быть, человек – это одновременно 
и  волк,  и  овца,  или  он – ни  волк,  ни 
овца?  Понятно,  что  вопрос  о  том, 
является  ли  человек  волком  или  ов-
цой, – это  лишь  заостренная  с  по-
мощью образов формулировка вопро-
са,  который  является  основополагаю-
щим  в  социальной  антропологии  и 
этике,  а  именно:  что  есть  человек – 
является  ли  он  по  своему  существу 
злым  и  порочным,  или  он  добр  по 
своей  сути  и  способен  к  самосовер-
шенствованию?  Таким  образом,  сле-
дуя по цепи вопросов, Фромм раскры-
вает глубину затронутой проблемы. И 
чем  дальше  он  продвигается,  тем 
больше  глобальные  вопросы  встают 
на  его  пути.  Это  вынуждает  его  про-
анализировать проблему в историчес-
ком  разрезе.  С  точки  зрения  Ветхого 
завета  человек  способен  и  к  хороше-
му, и к дурному, он должен выбирать 
между  добром  и  злом,  между  благо-
словением  и  проклятием,  между 
жизнью  и  смертью.  Бог  никогда  не 
вмешивается в это решение. Он помо-
гает, посылая своих посланцев, проро-
ков,  чтобы  наставлять  людей,  каким 
образом они могут распознавать зло и 
осуществлять  добро,  чтобы  преду-
преждать их и возражать им. Но после 
того как это уже свершилось, человек 
остается  наедине  со  своими  «двумя 
инстинктами» – стремлением к добру 
и  стремлением  к  злу,  теперь  он  сам 
должен решать эту проблему. 
Развитие христианства шло ина-
че.  По  мере  становления  христиан-
ской веры появилась точка зрения, со-
гласно которой неповиновение Адама 
было  грехом,  причем  настолько  тяж-
ким,  что  он  погубил  природу  самого 
Адама  и  всех  его  потомков.  Теперь 
человек не мог больше собственными 
силами  освободиться  от  этой  пороч-
ности.  Только  акт  божьей  милости, 
появление  Христа,  умершего  за  лю-
дей,  может  уничтожить  эту  пороч-
ность и спасти тех, кто уверует в него. 
Мыслители  Ренессанса,  а  позд-
нее  Просвещения  отважились  на  за-
метный  шаг  в  противоположном  на-
правлении.  Последние  утверждали, 
что все зло в человеке является лишь 
следствием внешних обстоятельств, и 
потому в действительности у человека 
нет возможности выбора. Они полага-
ли,  что  необходимо  лишь  изменить 
обстоятельства,  из  которых  произрас-
тает  зло,  тогда  изначальное  добро  в 
человеке  проявится  почти  автомати-
чески. Эта точка зрения повлияла так-
же на мышление Маркса и его после-
дователей [4, с.36].  Моральное  бан-
кротство Запада, начавшееся с первой 
мировой  войны  и  приведшее  через 
Гитлера  и  Сталина,  через  Ковентри  и 
Хиросиму  к  нынешней  подготовке 
всеобщего  уничтожения,  наоборот, 
повлияло  на  то,  что  снова  стала  уси-
ленно  подчеркиваться  склонность  че-
ловека  к  дурному.  По  существу,  это 
была здоровая реакция на недооценку 
врожденной склонности человека тво-
рить зло.  
С другой стороны, слишком час-
то  это  служило  причиной  осмеяния 
тех, кто не потерял еще своей веры в 
человека, причем их точка зрения по-
нималась ложно, а подчас и намерен-
но  искажалась [5, с.253].  Фромм  ви-
дит опасность в том, что чувство бес-
силия, охватывающее сегодня как ин-
теллигента,  так  и  среднего  человека, 
может  привести  к  тому,  что  они 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
67
усвоят  новую  версию  порочности  и 
первородного  греха  и  используют  ее 
для рационализации взгляда, согласно 
которому  война  неизбежна  как  след-
ствие  деструктивности  человеческой 
природы. «Подобная  точка  зрения, – 
пишет он, – нередко козыряющая сво-
им необыкновенным реализмом, явля-
ется  заблуждением  по  двум  причи-
нам.  Во-первых,  интенсивность  дест-
руктивных  устремлений  ни  в  коем 
случае  не  свидетельствует  об  их  не-
одолимости или даже доминировании. 
Во-вторых,  предположение,  что  вой-
ны  являются  в  первую  очередь  ре-
зультатом  действия  психологических 
сил, ошибочно» [3, с.102-103]. Не сто-
ит,  однако,  думать,  что  Фромм,  обла-
дающий  длительным  опытом  практи-
кующего  психоаналитика,  может  не-
дооценивать  деструктивные  силы  в 
человеке.  Он,  видя  эти  силы  в  дейст-
вии у тяжело больных пациентов, ко-
нечно же, знает, насколько трудно бы-
вает приостановить или направить их 
энергию  в  конструктивное  русло,  но 
все же он настаивает на том, что вой-
ны  возникают  по  решению  полити-
ческих,  военных  и  экономических 
вождей  для  захвата  земель,  природ-
ных ресурсов или для получения тор-
говых  привилегий,  для  защиты  от 
реальной или мнимой угрозы безопас-
ности своей страны или для того, что-
бы  поднять  свой  личный  престиж  и 
стяжать себе славу. Эти люди не отли-
чаются от среднего человека: они эго-
истичны  и  едва  ли  готовы  отказаться 
от собственных преимуществ в пользу 
других, но вместе с тем они не выде-
ляются ни особой злобностью, ни осо-
бой  жестокостью.  Когда  такие  люди, 
которые  в  нормальной  жизни  скорее 
содействовали  бы  добру,  чем  злу, 
приходят  к  власти,  повелевают  мил-
лионами и располагают самым страш-
ным  оружием  разрушения,  они  могут 
нанести  огромный  вред.  В  граждан-
ской  жизни  они,  вероятно,  разорили 
бы конкурента.  
В  нашем  мире  могучих  и  суве-
ренных государств (причем «суверен-
ный»  означает:  не  подчиняющийся 
никаким моральным законам, которые 
могли  бы  ограничить  свободу  дейст-
вий суверенного государства) они мо-
гут искоренить всю человеческую ра-
су [6, с.136].  Исходя  из  всего  выше-
сказанного, Э. Фромм делает следую-
щий  вывод:  главной  опасностью  для 
человечества  является  не  изверг  или 
садист,  а  нормальный  человек,  наде-
ленный  необычайной  властью.  Итак, 
ответив  на  первый  вопрос:  человек – 
волк или овца, Фромм поднимает сле-
дующую  тему:  что  лежит  в  основе 
ценностной  системы  человека  и  на-
правляет его действия [3, с.102].  
Остановимся на трех феноменах, 
которые  лежат  в  основе  наиболее 
вредной  и  опасной  формы  человечес-
кого  ориентирования:  на  любви  к 
мертвому, закоренелом нарциссизме и 
симбиозно-инцестуальном  влечении. 
Взятые  вместе,  они  образуют  «синд-
ром распада», который побуждает че-
ловека  разрушать  ради  разрушения  и 
ненавидеть ради ненависти.  
Обсудим «синдром роста», кото-
рый состоит из любви к живому, люб-
ви  к  человеку  и  к  независимости. 
Лишь у немногих людей один из этих 
двух  синдромов  получил  полное  раз-
витие.  Однако  нет  сомнения  в  том, 
что каждый человек движется в опре-
деленном,  избранном  им  направле-
нии: к живому или мертвому, к добру 
или злу.  
В  результате  своих  теоретичес-
ких  исследований  Фромм  приходит  к 
следующим выводам. 
1.  Зло – это  специфический  че-
ловеческий  феномен.  Во  зле  человек 
теряет  сам  себя  при  трагической  по-
пытке освободиться от тяжести своего 
человеческого бытия. 
2.  Степени  зла  соответствует 
степень  регрессии.  Наибольшим  злом 
являются те побуждения, которые на-
правлены  против  жизни:  любовь  к 
мертвому;  инцестуально-симбиозные 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
68
устремления  возвратиться  в  лоно  ма-
тери,  к  земле,  к  неорганическому; 
нарциссическое  самопожертвование, 
которое  делает  человека  врагом  жиз-
ни  именно  потому,  что  он  не  может 
покинуть тюрьму своего собственного 
«Я». 
3.  Зло  также  существует  и  в 
меньшей степени, что соответствует и 
меньшей  регрессии.  В  таком  случае 
речь  идет  о  дефиците  любви,  разума, 
о недостатке интереса и нехватке  му-
жества. 
4. Человек склонен идти назад и 
вперед,  иначе  говоря,  он  склонен  к 
добру  и  злу.  Когда  обе  склонности 
еще  находятся  в  равновесии,  он  сво-
боден  выбирать,  если  предположить, 
что он может осознать свою ситуацию 
и способен к серьезным усилиям. Тог-
да  он  может  выбирать  между  альтер-
нативами,  детерминированными,  со 
своей  стороны,  общей  ситуацией,  в 
которой  он  находится.  Однако  если 
его сердце ожесточилось до такой сте-
пени,  что  его  склонности  больше  не 
уравновешены,  он  больше  не  свобо-
ден  в  выборе.  В  цепи  событий,  кото-
рые  ведут  к  утрате  свободы,  послед-
нее решение обычно не дает человеку 
возможности свободного выбора; при 
первом решении еще существует воз-
можность,  что  он  свободно  выберет 
путь к добру, если предположить, что 
он сознает значение этого первого ре-
шения. 
5.  Вплоть  до  точки,  в которой у 
него  больше  нет  свободы  выбора,  че-
ловек ответствен за свои действия. Но 
ответственность  является  только  эти-
ческим постулатом, и часто речь идет 
лишь о рационализации желания авто-
ритарных  инстанций  иметь  возмож-
ность  наказать  человека.  Именно  по-
тому, что зло есть нечто вообще чело-
веческое, ибо оно представляет потен-
циал  регрессии  и  потерю  нашей  гу-
манности, оно живет в каждом из нас. 
Чем  больше  мы  осознаем  это,  тем 
меньше  мы  в  состоянии  сделаться 
судьями над другими людьми. 
6. Все мы детерминированы тем, 
что родились людьми и потому всегда 
стоим перед задачей принимать реше-
ния.  Вместе  с  нашими  целями  мы 
должны  выбирать  и  наши  средства. 
Мы  не  можем  полагаться  на  то,  что 
кто-то  нас  освободит,  но  мы  должны 
постоянно сознавать тот факт, что не-
правильные  решения  отнимают  у  нас 
возможность освободить самих себя.  
Мы  должны  на  деле  достичь 
осознания  самих  себя,  чтобы  иметь 
возможность  выбрать  добро,  но  это 
самосознание  не  поможет  нам,  если 
мы  потеряли  способность  быть  до 
глубины души взволнованными бедой 
другого человеческого существа, дру-
жеским взглядом, пением птиц и све-
жей зеленью травы. Если человек рав-
нодушен  к  жизни,  то  больше  нет  на-
дежды,  что  он  выберет  добро.  Его 
сердце  действительно  ожесточилось 
настолько,  что  его  «жизнь»  закончи-
лась.  Если  бы  это  случилось  со  всей 
человеческой  расой  или  ее  наиболее 
могущественными членами, это могло 
бы  привести  к  угасанию  жизни  чело-
вечества  в  ее  самый  многообещаю-
щий момент. 
 
ЛИТЕРАТУРА 
 
1. 
Философский  энциклопедический 
словарь. – М., – 1983. 
2. 
Гуревич  Г.С.  Философия. – М., –  
2004. 
3. 
Э.  Фромм.  Душа  человека. – М.: 
«Республика», 1992. 
4. 
Г.Д.  Марцинковская,  М.Г.  Ярошев-
ский «100 выдающихся  психологов  
мира»  Москва,  изд. «Институт 
практической психологии» 1995г. 
5. 
Сухомлинский  В.А.  Трудные  судь-
бы. – М., «Знание», 1969. 
6. 
Психологический  словарь/  Под 
общей  ред.  А.В.  Петровского,  М.Г.  
Ярошевского – М.: Политиздание, – 
1990.  
 
 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ҒЫЛЫМДАР                                                     ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ 
 
 
69

жүктеу/скачать 2,56 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: