ISSN 1998-5320 (Print)
ISSN 12587-943Х (Online)
Раздел 1. Филологические науки
Наука о человеке: гуманитарные исследования
Т. 15 № 2 2021
Испытываемое Лидой («Три года») томление
при изучении закона Божьего выразилось в
оговорке. «Ну, как же звать сыновей Адама?» —
«Авель и Кавель», — прошептала Лида. «Каин и
Авель», — поправил Лаптев [8, Т. IX, с. 50]. Ла-
кей Мишенька в «Бабьем царстве» наполняет
библейские слова («бездна бездну призывает»
(Пс.41:8)) приглянувшимся ему смыслом: «Про
богатых сказано: бездна бездну призывает» (кур-
сив наш. – О. К.) [8, Т. VIII, с. 275].
Цитата-клише характеризуется своей фор-
мульностью, стереотипностью. «Господи, поми-
луй нас, грешных! — вздохнул благолепный Сер-
гей Сергеич» [8, Т. VIII, с. 105] («Палата № 6»).
Модификации этой формулы встречаются в рас-
сказах «Двадцать шесть» ([8, Т. II, с. 116]), «Ар-
хиерей» ([8, Т. X, с. 190]), «Крыжовник» ([8, Т.
X, с. 65]) и др. «Свят, свят, свят», – шепчет перед
лицом бушующей стихии Егорушка («Степь»)
[8, Т. VII, с. 85, 86] и Лаевский («Дуэль») [8, Т.
VII, с. 436]. Стереотипными являются шутки,
«страшилки», в которых фигурирует слово «ад»
(«На пути» [8, Т. V, с. 467]), «Степь» [8, Т. VII,
с. 82]), употребление персонажами библейских
имён («Ирод») в оценочной функции. («Черный
монах» [8, Т. VIII, с. 253], «Скрипка Ротшильда»
[8, Т. VIII, с. 300]) и многое другое.
Д. Б. Гудков отмечает бытование цитаты в
устной речи, когда «реальная ситуация речи по
каким-либо признакам сополагается автором с
некоторой типовой прецедентной ситуацией»
[16, с. 214]. Художественное изображение таких
манипуляций мы называем цитатой-атрибутом.
Дьячок Вонмигласов («Хирургия») свою зубную
боль соотносит с переживаниями псалмопевца
(Пс. 101:10): «Питие мое с плачем растворях»
[8, Т. III, с. 40]. О. Христофор («Степь») сравнива-
ет себя с библейским персонажем («фараон»), и
вводит в свое высказывание экклесиастический
мотив («суета»): «Записался, брат, из попов в
купцы. Теперь бы дома сидеть да богу молить-
ся, а я скачу, аки фараон на колеснице... Суета!»
[8, Т. VII, с. 34].
Для текстоцентричных цитат характерен
полноценный диалогизм, проявляющийся в ува-
жении к авторским смыслам текста-источника
и диалогической по отношению к ним реакции
(разной степени согласие / несогласие).
Чехов во многих своих произведениях полеми-
чески «сталкивает» научную картину мира и би-
блейскую, следуя своему принципу «правильной
постановки вопросов», который он раскрывает в
известном письме А. С. Суворину: «Вы смешива-
ете два понятия: решение вопроса и правильная
постановка вопроса. Только второе обязательно
для художника» [17, Т. III, с. 46]. Мотив «смерти»
и «бессмертия» «прошивает» «Палату № 6». Сло-
во «бессмертие» восемь раз встречается в ней,
один раз – «бессмертен», трижды упоминается
«тот свет», и однажды – «ад». Должное отдает-
ся теме бессмертия в финале повести, в сильной
позиции текста. «Андрей Ефимыч понял, что ему
пришел конец, и вспомнил, что Иван Дмитрич,
Михаил Аверьяныч и миллионы людей верят в
бессмертие. А вдруг оно есть?» [8, Т. VIII, с. 126].
Писатель, следуя своему художественному прин-
ципу, поставил вопрос («Бессмертие. А вдруг оно
есть?») и остановился, не беря на себя большую
ответственность.
Библейские цитаты с неполемическим при-
мыканием контекста имеют две основные функ-
ции: оценочную и смыслообразующую.
Аллюзия в оценочно-характеризующей функ-
ции встречается, к примеру, в повести «В ов-
раге». Повествователь увидел во внешности
героини повести Аксиньи «что-то змеиное».
Компетентный читатель поймет, что говорится
о змеиных чертах героини в плане внешнем, а
подразумевается внутренний. Во-вторых, отме-
тит библейский генезис негативной коннотации
эпитета змеиное. «И в этих немигающих глазах,
и в маленькой голове на длинной шее, и в ее
стройности было что-то змеиное; зеленая, с жел-
той грудью, с улыбкой, она глядела, как весной
из молодой ржи глядит на прохожего гадюка,
вытянувшись и подняв голову» (курсив наш. –
О. К.) [8, Т. X, с. 156].
Подключения к чеховскому тексту этических
и антропологических библейских смыслов, ра-
ботающих на авторскую концепцию, имеют свои
особенности: они, во-первых, завуалированы,
рассчитаны на компетентного читателя, кото-
рый «недостающие в рассказе субъективные
элементы <…> подбавит сам» [17, Т. IV, с. 54];
во-вторых, в этом диалогическом согласии с Би-
блией нет признания ее абсолютного авторите-
та. Чехов порицал иное отношение к Евангелию,
продемонстрированное Толстым в финале «Вос-
кресения»: «Писать, писать, а потом взять и сва-
лить всё на текст из евангелия, — это уж очень
|