Статья посвящена проблеме создания типологии библейских цитат в прозе А. П. Чехова. В осно- вание классификационного дробления полагается уникальная потенциальная способность «библейского слова»
жүктеу/скачать 0,57 Mb. Pdf көрінісі
|
| ISSN 1998-5320 (Print)
ISSN 12587-943Х (Online) Раздел 1. Филологические науки Наука о человеке: гуманитарные исследования Т. 15 № 2 2021 Испытываемое Лидой («Три года») томление при изучении закона Божьего выразилось в оговорке. «Ну, как же звать сыновей Адама?» — «Авель и Кавель», — прошептала Лида. «Каин и Авель», — поправил Лаптев [8, Т. IX, с. 50]. Ла- кей Мишенька в «Бабьем царстве» наполняет библейские слова («бездна бездну призывает» (Пс.41:8)) приглянувшимся ему смыслом: «Про богатых сказано: бездна бездну призывает» (кур- сив наш. – О. К.) [8, Т. VIII, с. 275]. Цитата-клише характеризуется своей фор- мульностью, стереотипностью. «Господи, поми- луй нас, грешных! — вздохнул благолепный Сер- гей Сергеич» [8, Т. VIII, с. 105] («Палата № 6»). Модификации этой формулы встречаются в рас- сказах «Двадцать шесть» ([8, Т. II, с. 116]), «Ар- хиерей» ([8, Т. X, с. 190]), «Крыжовник» ([8, Т. X, с. 65]) и др. «Свят, свят, свят», – шепчет перед лицом бушующей стихии Егорушка («Степь») [8, Т. VII, с. 85, 86] и Лаевский («Дуэль») [8, Т. VII, с. 436]. Стереотипными являются шутки, «страшилки», в которых фигурирует слово «ад» («На пути» [8, Т. V, с. 467]), «Степь» [8, Т. VII, с. 82]), употребление персонажами библейских имён («Ирод») в оценочной функции. («Черный монах» [8, Т. VIII, с. 253], «Скрипка Ротшильда» [8, Т. VIII, с. 300]) и многое другое. Д. Б. Гудков отмечает бытование цитаты в устной речи, когда «реальная ситуация речи по каким-либо признакам сополагается автором с некоторой типовой прецедентной ситуацией» [16, с. 214]. Художественное изображение таких манипуляций мы называем цитатой-атрибутом. Дьячок Вонмигласов («Хирургия») свою зубную боль соотносит с переживаниями псалмопевца (Пс. 101:10): «Питие мое с плачем растворях» [8, Т. III, с. 40]. О. Христофор («Степь») сравнива- ет себя с библейским персонажем («фараон»), и вводит в свое высказывание экклесиастический мотив («суета»): «Записался, брат, из попов в купцы. Теперь бы дома сидеть да богу молить- ся, а я скачу, аки фараон на колеснице... Суета!» [8, Т. VII, с. 34]. Для текстоцентричных цитат характерен полноценный диалогизм, проявляющийся в ува- жении к авторским смыслам текста-источника и диалогической по отношению к ним реакции (разной степени согласие / несогласие). Чехов во многих своих произведениях полеми- чески «сталкивает» научную картину мира и би- блейскую, следуя своему принципу «правильной постановки вопросов», который он раскрывает в известном письме А. С. Суворину: «Вы смешива- ете два понятия: решение вопроса и правильная постановка вопроса. Только второе обязательно для художника» [17, Т. III, с. 46]. Мотив «смерти» и «бессмертия» «прошивает» «Палату № 6». Сло- во «бессмертие» восемь раз встречается в ней, один раз – «бессмертен», трижды упоминается «тот свет», и однажды – «ад». Должное отдает- ся теме бессмертия в финале повести, в сильной позиции текста. «Андрей Ефимыч понял, что ему пришел конец, и вспомнил, что Иван Дмитрич, Михаил Аверьяныч и миллионы людей верят в бессмертие. А вдруг оно есть?» [8, Т. VIII, с. 126]. Писатель, следуя своему художественному прин- ципу, поставил вопрос («Бессмертие. А вдруг оно есть?») и остановился, не беря на себя большую ответственность. Библейские цитаты с неполемическим при- мыканием контекста имеют две основные функ- ции: оценочную и смыслообразующую. Аллюзия в оценочно-характеризующей функ- ции встречается, к примеру, в повести «В ов- раге». Повествователь увидел во внешности героини повести Аксиньи «что-то змеиное». Компетентный читатель поймет, что говорится о змеиных чертах героини в плане внешнем, а подразумевается внутренний. Во-вторых, отме- тит библейский генезис негативной коннотации эпитета змеиное. «И в этих немигающих глазах, и в маленькой голове на длинной шее, и в ее стройности было что-то змеиное; зеленая, с жел- той грудью, с улыбкой, она глядела, как весной из молодой ржи глядит на прохожего гадюка, вытянувшись и подняв голову» (курсив наш. – О. К.) [8, Т. X, с. 156]. Подключения к чеховскому тексту этических и антропологических библейских смыслов, ра- ботающих на авторскую концепцию, имеют свои особенности: они, во-первых, завуалированы, рассчитаны на компетентного читателя, кото- рый «недостающие в рассказе субъективные элементы <…> подбавит сам» [17, Т. IV, с. 54]; во-вторых, в этом диалогическом согласии с Би- блией нет признания ее абсолютного авторите- та. Чехов порицал иное отношение к Евангелию, продемонстрированное Толстым в финале «Вос- кресения»: «Писать, писать, а потом взять и сва- лить всё на текст из евангелия, — это уж очень |