Философия в современном мире: стратегии развития

I Казахстанский философский Конгресс 

119 

ФИЛОСОФИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: СТРАТЕГИИ РАЗВИТИЯ

тики разработали особый метод, так называемые тропы, систе-

му аргументов, подтверждающих, что для познающего субъекта 

лучше всего оставаться в состоянии сомнения, воздержания, не 

отдавая предпочтения ни одному из противоположных утверж-

дений.

Направляя  стрелы  сомнения  против  возможности  чувствен-

ного и рационального познания, они не скрывали своей сверх-

задачи: поставить под сомнение самое главное и основное, суть, 

ядро философского поиска, то, что Аристотель называл перво-

смыслом и первопричиной, а Ортега-и-Гассет много позже на-

зовет «охотой на Единорога», стремлением проникнуть в сокро-

венное, быть «произнесенной тайной». 

Скептики  последовательны  и  неумолимы  в  своем  опровер-

жении замысла философии, роднящего ее с религией. Из тисков 

противоречий, невозмутимо констатируют они, есть, на первый 

взгляд, один выход: поддержать какую-либо сторону доказатель-

ством.  Но,  увы,  это  оказывается  невозможным.  Третий  троп, 

ударный во всей системе, обнаруживает, что все, приводимое в 

доказательство, требует, в свою очередь, подкрепления, и т. д., 

и т. д. Нет никакой возможности остановить удручающий бег в 

бесконечность,  и  человек  лишается  опоры,  твердой  почвы  под 

ногами, критерия истины, добра и красоты, всего того, что зовет-

ся Единым, Первым, Вездесущим. 

Доведенные  до  отчаяния  догматики,  усмешливо  сообщают 

скептики, выискивают недопустимые уловки: либо остановиться 

все-таки на каком-то тезисе, приняв его без доказательств, просто 

по соглашению (четвертый троп), либо подтвердить ускользаю-

щее тем, что нуждается во взаимном от него подкреплении (пя-

тый троп). Именно три логических тропа стали для последующей 

философии «крепким орешком». Они направлены не столько про-

тив  возможностей,  научного  познания,  сколько  против  «святая 

святых»,  самой  сущности  философии,  ее  стремления  прорвать 

завесу бытия. Оказывается, нет и не может быть ничего устойчи-

вого, первого, единого, безусловного, способного приостановить 

удручающий бег в бесконечность и обеспечить онтологическую 

безопасность человека. Бесприютным и безнадежным становится 

мир, погружаясь в пучину непреодолимых сомнений. 

I Қазақстандық философиялық Конгресс 

120 

ҚАЗІРГІ ӘЛЕМДЕГІ ФИЛОСОФИЯ: ДАМУ СТРАТЕГИЯЛАРЫ

Помня об этой загадочной силе сомнения, призову в помощ-

ники Декарта, одного из родоначальников новоевропейской на-

уки.  Гегель  очень  высоко  оценивает  его  философские  усилия. 

Наконец-то  после  долгого  перерыва  философия  заговорила  на 

собственном языке рефлексий. Теодор Адорно и Пауль Тиллих 

не дают столь восторженных отзывов. С Декарта, считают они, 

начинается  свойственное  западной  традиции  отождествление 

субъекта  с  сознанием  и  ориентация  мышления  на  ясные,  от-

четливые, несомненные положения и одноколейный ход мысли. 

Декарт начинает с того, чем завершилась древнегреческая фило-

софия: с сомнения. Но не с целью разделить онтологическую не-

решительность скептиков. «Моя цель, – поясняет он, – напротив, 

заключалась в том, чтобы достичь уверенности и, отбросив зы-

бучие наносы и пески, найти твердую почву» [1]. Декарт бросает 

перчатку скептицизму, уверенный, что выиграет самое решаю-

щее сражение, преодолеет знаменитый троп о регрессе в беско-

нечность и даст становящейся науке необходимый шанс логиче-

ского обоснования.

Методологическое сомнение оказывается боеспособным ору-

жием. Мгновение, и словно вспыхивает яркий свет: все можно 

подвергнуть сомнению, кроме одного – самого факта сомнения, 

т. е. мысли. Вот оно, великое открытие, поборовшее, как будто, 

онтологический скептицизм: cogito, ergosum, непосредственная 

достоверность  сознания.  Из  методологического  приема  сомне-

ние неожиданно превращается в первое, безусловное основание 

философской науки. Таковы парадоксы утонченной рефлексии.

Гегель  превозносит  удивительный  результат  Декарта.  Но, 

отдавая  должное  гению  Картезия,  настоятельно  и  придирчиво 

спросим: удалось ли ему сразить скептицизм в средоточии само-

го  главного  онтологического  аргумента  о  регрессе  в  бесконеч-

ность? Если бы это было так, философия, благодарная ратному 

подвигу  Декарта,  никогда  не  возвращалась  бы  к  исчерпавшей 

себя теме. Но, увы, скептический довод побуждал в дальнейшем 

все к новым и новым опровержениям. 

Обнаружив  непосредственную  достоверность  сознания,  Де-

карт, как я думаю, не задался вопросом, на который задолго до него 

и в совершенно другой тональности ответил Августин Аврелий. 

I Казахстанский философский Конгресс 

121 

ФИЛОСОФИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: СТРАТЕГИИ РАЗВИТИЯ

Для Картезия безусловный факт сомнения, мысли становится про-

логом к доказательству бытия Бога. Сомнение – несовершенство, 

значит,  существует  Бог,  которому  оно  не  присуще,  обладающий 

наивысшим  совершенством.  У  Августина  –  другой  ход  мысли: 

само суждение, т. е. использование связки «есть», становится воз-

можным только потому, что Бог обеспечивает бытийственность, 

выраженную в этой фундаментальной связке. Человек способен 

мыслить только потому, что Бог посылает ему в своей милости 

этот великий дар. А Декарт не задается вопросом: почему же его 

первое и безусловное, т. е. «я мыслю» становится возможным.

Но вот приходит Гегель и приступает к делу самым решитель-

ным  образом.  Троп  о  противоречивости  философских  теорий, 

разъясняет он с явной насмешкой, может принять только тот, кто 

требует выдать «философию вообще», а не отдельные, спорящие 

друг с другом теории. Тем самым он уподобляется человеку, воз-

желавшему отведать «фруктов вообще» и высказывающему воз-

мущение, когда ему приносят яблоки, персики и виноград. Фило-

софские теории, опровергая друг друга, образуют в то же время 

единую  философскую  плоть,  поэтому  можно  утверждать,  что 

ни одна философская система не была опровергнута и осталась 

включенной в последовательную связь времен. «История фило-

софии, по своему существенному содержанию, имеет дело не с 

прошлым, а с вечным и вполне наличным и должна быть сравни-

ваема в своем развитии не с галереей заблуждений человеческо-

го духа, а, скорее, с пантеоном божественных образов» [2].

Гегель преисполнен торжествующего оптимизма: скептицизм 

опасен лишь для конечного, рассудочного мышления, но не для 

диалектики. Она побеждает его тем, что включает его как момент, 

«отрицательную  диалектику»,  и,  не  останавливаясь  на  голом 

скептическом отрицании, достигает конкретного, положительно-

разумного, т. е. разрешения противоречия. Казалось бы, скепти-

цизм, наконец, повергнут. Но Гегель, и это очень важно, только 

вскользь касается самого принципиального, онтологического ар-

гумента о регрессе в бесконечность, считая вполне достаточным 

свое краткое пояснение: регресс останавливается потому, что по-

нятие обосновано в самом себе. Думаю, что подобного пояснения 

явно недостаточно для опровержения скептицизма. 

I Қазақстандық философиялық Конгресс 

122 

ҚАЗІРГІ ӘЛЕМДЕГІ ФИЛОСОФИЯ: ДАМУ СТРАТЕГИЯЛАРЫ

Сомнение просачивается поэтому и в неклассическую филосо-

фию. В разговор вступает Эдмунд Гуссерль с надеждой, что имен-

но ему удастся, наконец, остановить неумолимый регресс и ока-

заться на устойчивой, не подверженной толчкам сомнения, почве. 

Гуссерль преобразует сомнение Декарта в метод феноменологи-

ческой редукции. Он предлагает осуществить, на первый взгляд, 

странную процедуру: «вывести за скобки» все наши мысли, пред-

ставления,  восприятия,  предрассудки,  нормы,  тревоги,  ориенти-

рованные на естественный слой сознания, чтобы посмотреть, что 

же тогда останется, где окажется наше «я». Может быть, именно 

на той искомой почве чистого трансцендентального сознания, где 

исключены все сумасбродные сомнения скептиков, где нет нужды 

выстраивать научные схемы и конструкты, поскольку перед ум-

ственным взором предстают не вещи, а феномены, единство сущ-

ности и существования. Человек освобождается от необходимо-

сти высматривать сущность за «спиной» явления и, подобно Богу, 

обретает великую способность прямого усмотрения сущности.

Стремясь изгнать гнетущее скептическое сомнение, Гуссерль 

создает  неклассическую  модель  философствования,  феномено-

логию,  оказавшую  интенсивное  влияние  на  всю  культуру  со-

временной  эпохи.  Но  удалось  ли  ему  сломить,  наконец,  упор-

ство скептицизма? При всех видимых успехах феноменологии, 

скептическое сомнение в возможности первого и безусловного, 

если я не ошибаюсь, не оставляет своих позиций. Феноменоло-

гическая редукция, сложнейшая техника философского анализа 

оказывается  малодоступной,  а  надежда  на  чистое  созерцание 

сущностей  вне  аппарата  научных  терминов  и  теорий  оборачи-

вается  иллюзией,  еще  одним  «воздушным  замком».  И  Людвиг 

Витгенштейн, другой философский мастер эпохи, вновь и вновь 

вопрошает: способны ли мы все же одолеть скептицизм, изба-

виться от его навязчивых аргументов, приостановить преследу-

ющий  нас  регресс  в  бесконечность?  Витгенштейн  объединяет 

понятия  «знание»,  «сомнение»,  «вера»,  «уверенность»,  «убеж-

денность» в одну большую семью, используя для анализа метод 

«фамильного сходства». Все названные понятия связаны друг с 

другом  перекрестными  отношениями,  поддерживая  и  одновре-

менно оспаривая возможности друг друга. Самое высокомерное 

I Казахстанский философский Конгресс 

123 

ФИЛОСОФИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: СТРАТЕГИИ РАЗВИТИЯ

из них – знание. Оно всегда претендует на превосходство, на бес-

спорное лидерство в «семье», поскольку подкрепляется фактами 

и логическими доказательствами. Но его спесь тут же сбивает 

сомнение: достаточны ли его основания и почему «знание» до-

пускает множество противоречий? 

Но знание не поддается напору сомнения: чтобы сомневаться 

в чем-либо, надо иметь какое-то прочное основание: «наши со-

мнения основаны на том, что для определенных предложений со-

мнение исключено, что они словно петли, на которых держится 

движение остальных. Иначе говоря, то, что некоторые вещи на 

деле не подлежат сомнению, принадлежит логике наших науч-

ных исследований» [3]. 

Но в большой семье понятий лидером оказывается все-таки 

не знание, а вера. Хотя, веря во что-то, человек не может объ-

яснить,  почему  он  в  это  верит,  а,  зная,  обязательно,  укажет  на 

причину и основание, все знание основано на вере в широком 

смысле слова. Такая вера связывает поколения, позволяя пере-

давать в эстафете времен полученные и накопленные знания. «Я 

верю в то, что люди определенным образом мне передают. Так, 

я верю в географические, химические, исторические факты и т. 

д. Таким образом, я изучаю науки. Ведь изучать в основе своей 

означает верить» [4].

С  этих  позиций  Витгенштейн  отвечает  на  самый  коварный 

троп  скептицизма,  о  регрессе  в  бесконечность.  Австрийский 

философ намерен переформулировать проблему: не является ли 

сам вопрос об абсолютном основании, останавливающем бег в 

бесконечность, псевдовопросом, не имеющем шанса когда-либо 

получить ответ в пределах науки и философии?

Абсолютно прочным может быть только одно основание – Бог. 

А  все  человеческие  деяния,  все  величественные  конструкции 

разума не могут быть гарантированными от сомнения, обнару-

живая свою беззащитность перед тропом о регрессе в бесконеч-

ность. Человек должен оставить бесплодные поиски прочного, 

незыблемого фундамента и приложить все усилия для обустрой-

ства на колеблющейся почве, заливаемой волнами сомнения.

Наступает момент, когда мы со всей откровенностью и чест-

ностью, отбросив привычку к лицемерию и лукавству, вынуж-

I Қазақстандық философиялық Конгресс 

124 

ҚАЗІРГІ ӘЛЕМДЕГІ ФИЛОСОФИЯ: ДАМУ СТРАТЕГИЯЛАРЫ

дены  признать,  что  философии  так  и  не  удалось  окончательно 

справиться со своим извечным оппонентом, скептицизмом. Что 

означало первое и безусловное, поставленное скептицизмом под 

сомнение? Для философии это была идея Бога, или начала мета-

физической системы, стремящейся к завершенности, к полному, 

всеобъемлющему  воспроизведению  действительности  в  поня-

тийных конструктах. Вот почему, прежде, чем возводить подоб-

ные метафизические системы, философы стремились избавится 

от скептицизма, утвердить свое право на идею Бога, или начало 

своих метафизических построений. 

Поражение философии в ее противоборстве со скептицизмом 

означает, что эпохе метафизики приходит конец. Становится яс-

ным, что мир невозможно «захватить», уложить в метафизиче-

ские «силки»: замкнутые, завершенные, самодостаточные систе-

мы оставляют за бортом живой, неукротимый, неуловимый, мно-

гокрасочный мир. Эту тенденцию к «ослаблению реальности», 

или  к  «ослаблению  разума»  выразил  уже  Мартин  Хайдеггер, 

знаменующий своей фундаментальной онтологией наступление 

«постметафизической»  эры.  И  это  «ослабление  разума»,  отказ 

от притязаний на построение совершенной метафизической си-

стемы,  вдохновляемой  идеей  Бога,  обнаруживает  возможности 

сближения  метафизики  с  религией  и  использования  философ-

ских  ресурсов  и  методов  для  истолкования  мира  сакрального. 

Идея Бога есть теоретический постулат, вписанный в философ-

скую систему и, в отличие от живого Бога, не вызывает любви и 

не согревает душу теплом Благодати. Как заметил еще Блез Па-

скаль после пережитого им душевного потрясения, «Бог Авраа-

ма, Исаака и Иакова – это не Бог философов». 

Скептическое сомнение, так и не преодоленное философий, 

направлено  именно  против  Бога  философов  и  не  в  состоянии 

задеть Бога живого, с которым вступают в диалог, который со-

участвует в бытии человека, обещая спасение и жизнь вечную. 

Только вера, т. е. религиозный опыт общения с Богом, спасает 

от онтологического сомнения. Вот тот берег Надежды, та зем-

ля обетованная, где можно, наконец, с облегчением вздохнуть. 

Смысл и Истина открыли свой светлый Лик! Скептицизм, пре-

следуя  философию,  побудил  ее  к  сближению  с  религией,  где 

I Казахстанский философский Конгресс 

125 

ФИЛОСОФИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: СТРАТЕГИИ РАЗВИТИЯ

только и возможна окончательная победа над скептическим со-

мнением. Человек теперь действительно у себя, в своем безопас-

ном  доме,  ему  нет  нужды  скитаться  по  бесприютным  дорогам 

жизни. В истории скептицизма, можно сказать, поставлена, на-

конец, точка.

Но не в истории сомнения. Преодолено скептическое, онтоло-

гическое сомнение, обретены Истина и высшей Смысл. Но ни-

кто не может стоять недвижно в Вере, равно как и в любви. Это 

– живой процесс, духовный поиск, необходимо сопряженный с 

экзистенциальным сомнением. 

Пауль Тиллих, представитель диалектической теологии, близ-

кий по взглядам и философской судьбе к франкфуртской школе, 

включает эдемент сомнения в структуру веры. Он пишет, что ре-

лигиозный термин «вера» подвергся множеству неверных толко-

ваний, поэтому требуется убедить читателей в наличии скрытой 

силы «веры в них самих и в бесконечном значении того, на что 

вера указывает».

Вера – это отнюдь не послушное, вошедшее в привычку, буд-

ничное отправление культа. Каждый раз вера рождается заново 

в экзистенциальном, неповторимом, единственном для человека 

духовном акте, сопровождаемом подъемом всех духовных сил, 

праздником и ума, и души, и сердца. Вера как предельный инте-

рес захватывает человека в его целостности, объединяя все функ-

ции души и одновременно их трансцендентируя. Вера поэтому 

– не статическое состояние, но динамичный, творческий, живой 

процесс,  не  избегающий  противоречия:  в  ней  соучаствует  Бог, 

порождая тем самым у человека уверенность. Но, в то же время, 

стремясь к бесконечному, к открытию Тайны, человек чувствует 

свое бессилие и потому впадает в сомнение. Соединяясь с Все-

вышним, он наполняемся восторгом веры, но едва эта связь пре-

рывается, в душу закрадываются сомнения. Поэтому «сомнение 

не является противоположностью веры, оно есть элемент веры» 

[5]. Тиллих не устает разъяснять, что это – отнюдь не скептиче-

ское сомнение в возможности обретения Смысла. Он считает что 

такое  скептическое  сомнение  преодолевается  не  декартовским 

«cogito»,  а  именно  живой  верой:  непосредственной  достовер-

ностью  духовного  преображения  человека  в  экзистенциальном 

I Қазақстандық философиялық Конгресс 

126 

ҚАЗІРГІ ӘЛЕМДЕГІ ФИЛОСОФИЯ: ДАМУ СТРАТЕГИЯЛАРЫ

акте веры. В структуру веры включается именно экзистенциаль-

ное сомнение, которое с необходимостью преодолевается, когда 

человек в своем духовном усилии достигает наивысшего подъ-

ема и встречается со своим Творцом.

Значит,  у  нас  есть  силы  противостоять  сегодня  урагану  то-

тального сомнения, преодолеть безысходность, страх и отчаяние, 

обрести мужество быть, несмотря на все беды, войны, агрессию, 

равнодушие, насилие. Вопреки угасанию света, прорываются все 

же ростки универсальной Веры, Смысла, Любви, и в душе мира 

распускается цветок нежности и доверия. Мы ведь все люди, и 

Бог у нас – один.

Литература

1 Декарт. Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой раз-

ум и отыскивать истину в науках // Рене Декарт. Соч. в 2-х томах. Т. 1. 

– М.: Мысль, 1989. – 654 с. – С. 266.

2 Гегель Г.В.Ф. Соч. Т. 10. Лекции по истории философии. – М.: Пар-

тиздат, 1932. – С. 426.

3 Витгенштейн Л. О достоверности // Вопросы философии. – 1991. 

– № 2. – С. 16.

4 Там же. – С. 17.

5 Тиллих П. Мужество быть // Избранное. Теология культуры. – М.: 

Юрист, 1995. – 479 с.

I Казахстанский философский Конгресс 

127 

ФИЛОСОФИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: СТРАТЕГИИ РАЗВИТИЯ

ЧТО ТАКОЕ ИСЛАМСКАЯ ФИЛОСОФИЯ?

Наталья СЕЙТАХМЕТОВА

(Алматы)

Проясняя вопрос о чтойности исламской философии, мы под-

нимаем проблему о существе человека и проблему о существе 

философии. И та, и другая находятся в русле проблемы онтоло-

гической  событийности  человека.  Рефлексируя  над  исламской 

философией, как и над философией, вообще, нам приходит ис-

тина о том, что в ней есть все, что каждый из нас обнаруживает в 

самом себе, в недрах своей души, в своих мыслях, в продумыва-

нии собственного пути понимания жизни.

К вопросу о терминологии: фальсафа, исламская философия 

– все названия определены как вид особенной духовной деятель-

ности.

Например, фальсафа, как средневековый мусульманский дис-

курс, имеет множество названий: восточный перипатетизм, вос-

точный аристотелизм, арабо-мусульманская философия, мусуль-

манский перипатетизм, арабоязычная философия.

В научных исследованиях подчеркивается различие фальса-

фа  и  мусульманской  философии.  Мусульманская  философия  – 

это  современный  дискурс.  Ни  в  коем  случае  не  возражая  про-

тив такой интерпретации, я считаю, что фальсафа – она и есть 

фальсафа, т. е. философия (подобной аргументацией есть повод 

рассмешить философов). Однако, мне кажется, что в различении 

этих направлений необходима всего лишь периодизация: средне-

вековая, постсредневековая и т. д. Суть исламской философии, 

как наивысшей мыслительной деятельности, появившейся и соз-

дававшейся в «лоне божественной истории» (Гегель), осталась 

ведь неизменной.

Конечно, фальсафа возникает как слово, обозначенное словом 

«фальсафа» как греческое, но, творится-то она, как Слово Бога в 

исламской истории. Мусульманская средневековая философия – 

фальсафа – учение о предельных смыслах бытия, учение о Боге, 

основанное  на  понимании  божественного  смысла  мира,  кото-

I Қазақстандық философиялық Конгресс 

жүктеу/скачать 3,05 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: