Человек в поисках смысла: Сборник. С англ и нем

ли говорить о «бытии-в-мире». Но чтобы правильно 
понять эту фразу, нужно признать, что быть человеком 
в глубоком смысле — значит быть вовлеченным, втяну­
тым в ситуацию, быть противопоставленным миру, объек­
тивность и реальность которого нисколько не умаляется 
субъективностью того «бытия», которое находится «в ми­
ре». 
Сохранение «инакости», объективности объекта озна­
чает сохранение напряжения, устанавливаемого между 
объектом и субъектом. Это то же напряжение, что напря­
жение между «я есмь» и «я должен» [3], между реально­
стью и идеалом, между бытием и смыслом. И чтобы со­
хранять это напряжение, нужно оградить смысл от совпа­
дения с бытием. Я бы сказал, что смысл смысла в том, что 
он направляет ход бытия. 
Я люблю сравнивать эту необходимость с историей, 
рассказанной в Библии. Когда сыны Израиля скитались 
в пустыне, Божья слава двигалась впереди в виде облака: 
только таким образом Бог мог руководить Израилем. Но 
представьте себе, что случилось бы, если бы присутствие 
Бога, символизируемое облаком, оказалось бы посреди 
израильтян: вместо того чтобы вести их, это облако по­
крыло бы все туманом, и Израиль сбился бы с пути. 
В этом смысле понятна рискованность «слияния фак­
тов и ценностей», происходящего «при предельных пере­
живаниях и у самоактуализирующихся людей» [4], по­
скольку в предельном переживании «есмь» и «должен» 
сливаются друг с другом [5]. Однако быть человеком озна­
чает быть обращенным к смыслу, требующему осущест­
вления, и ценностям, требующим реализации. Это значит 
жить в поле напряжения, возникающего между полюсами 
реальности и идеалов, требующих материализации. Чело­
век живет идеалами и ценностями. Человеческое суще­
ствование не аутентично, если оно не проживается как са-
мотрансценденция. 
Изначальной и естественной заботе человека о смысле 
и ценностях угрожают преобладающие субъективизм 
и релятивизм, подрывающие идеализм и энтузиазм. 
Я хочу привлечь ваше внимание к примеру, взятому из 
статьи американского психолога: «Чарльз... особенно 
„сердился", как он называл это, когда получал счет за 
профессиональные услуги, например от дантиста или вра­
ча, и либо оплачивал часть счета, либо не платил вовсе... 
Я лично иначе отношусь к долгам, я высоко ценю акку-
285 

ратность в оплате своих счетов. В этой ситуации я не обсу­
ждаю мои собственные ценности, я сосредоточиваю вни­
мание на психодинамике его поведения... потому что моя 
собственная компульсивная потребность аккуратно опла­
чивать счета мотивирована невротически... Ни при каких 
обстоятельствах я не пытаюсь сознательно направлять 
или убеждать пациента принять мои ценности, потому 
что я убежден, что ценности... скорее относительны... не­
жели абсолютны» [6]. 
Я полагаю, что оплачивание счетов имеет смысл неза­
висимо от того, нравится ли это кому-то, и независимо от 
бессознательного значения, которое это может иметь. 
Гордон У. Олпорт справедливо сказал однажды: «Фрейд 
был специалистом по части как раз тех мотивов, которые 
не могут быть приняты за чистую монету» [7]. То, что та­
кие мотивы существуют, не меняет того факта, что в об­
щем и целом мотивы могут приниматься в своем истин­
ном значении. А если это отрицается, то каковы могут 
быть бессознательные мотивы, скрывающиеся за таким 
отрицанием? 
Вот что пишет д-р Юлиус Хойшер в рецензии на два 
тома, которые известный фрейдистски ориентированный 
психоаналитик посвятил Гёте: «На 1538 страницах автор 
представляет нам гения с признаками маниакально-
депрессивных, параноидальных и эпилептоидных рас­
стройств, гомосексуальности, склонности к инцесту, по­
ловым извращениям, эксгибиционизму, фетишизму, им­
потенции, нарциссизму, обсессивно-компульсивному не­
врозу, истерии, мегаломании и пр. ... Он, по-видимому, 
обращает внимание исключительно на инстинктивные ди­
намические силы, лежащие в основе... художественного 
продукта. Мы должны поверить, что гётевское творе­
ние — это всего лишь результат прегенитальных фикса­
ций. Его борьба имеет целью не идеал, не красоту, не цен­
ности, а преодоление беспокоящей проблемы преждевре­
менной эякуляции...» «Эта книга показывает в н о в ь , — 
заключает автор р е ц е н з и и , — что основные позиции (пси­
хоанализа) в действительности не изменились» [8]. 
Теперь мы можем понять, насколько прав Уильям 
Ирвин Томпсон, задавая вопрос: «Если наиболее образо­
ванные люди нашей культуры продолжают рассматри­
вать гениев как скрытых половых извращенцев, если они 
продолжают думать, что ценности — это особые фикции, 
нормальные для обычных людей, но не для умного учено-
286 

го, который лучше знает, как обстоит д е л о , — можно ли 
бить тревогу по поводу того, что массы в нашей культуре 
выказывают мало уважения к ценностям и вместо этого 
погружаются в оргии потребления, преступления и без­
нравственности?» [9]. 
Неудивительно, что такое положение дел имеет место. 
Совсем недавно Лоренс Джон Хэттерер [10] указывал, что 
«многие художники и артисты покидают кабинет психиа­
тра в ярости по поводу его интерпретаций, что они пишут, 
потому что являются собирателями несправедливостей 
или садомазохистами, играют, потому что они эксгиби­
ционисты, танцуют, потому что хотят сексуально собла­
знить аудиторию, рисуют, чтобы преодолеть ограничения 
навыков туалета посредством свободы размазывать не­
что». 
Как мудр и осторожен был Фрейд, заметив однажды, 
что иногда сигара может быть просто сигарой, и ничем 
иным. Или само это утверждение было защитным меха­
низмом, способом рационализации собственного куре­
ния? Возникает regressus in infinitum. В конце концов, мы 
не разделяем веру Фрейда в тождественность «детермина­
ции» и «мотивации», как пишет Маслоу [11], обвинивший 
Фрейда в ошибке отождествления «детерминированного» 
с «мотивированным бессознательно», как будто поведе­
ние не может быть детерминировано иным образом. 
Существует определение, гласящее, что смыслы и цен­
ности — не что иное, как реактивные образования и меха­
низмы защиты. Что до меня, то я не хотел бы жить ради 
моих реактивных образований, и еще менее — умереть за 
мои механизмы защиты. 
Но являются ли смыслы и ценности столь относитель­
ными и субъективными, как полагают? В некотором отно­
шении да, но в ином, нежели это понимается релятивиз­
мом и субъективизмом. Смысл относителен постольку, 
поскольку он относится к конкретному человеку, вовле­
ченному в особую ситуацию. Можно сказать, что смысл 
меняется, во-первых, от человека к человеку и, во-
в т о р ы х , — от одного дня к другому, даже от часа к часу. 
Конечно, я предпочел бы говорить об уникальности, 
а не об относительности смыслов. Уникальность, одна­
к о , — это качество не только ситуации, но и жизни как це­
лого, поскольку жизнь — это вереница уникальных ситуа­
ций. Человек уникален как в сущности, так и в существо­
вании. В предельном анализе никто не может быть заме-
287 

нен — благодаря уникальности каждой человеческой сущ­
ности. И жизнь каждого человека уникальна в том, что 
никто не может повторить ее — благодаря уникальности 
его существования. Раньше или позже его жизнь навсегда 
закончится вместе со всеми уникальными возможностями 
осуществления смысла. 
Я нигде не видел это сформулированным более точно 
и сжато, чем в словах Гиллеля, великого еврейского 
мудреца, жившего около двух тысячелетий тому назад. Он 
говорил: «Если я не сделаю этого — кто сделает? И если 
я не сделаю этого прямо сейчас — то когда же мне это 
сделать? Но если я сделаю это только для себя самого — 
то кто я?». «Если я не сделаю этого» — это, как мне 
кажется, относится к уникальности моей самости. «Если 
я не сделаю этого прямо сейчас» — относится к уникаль­
ности текущего момента, который дает мне возможность 
осуществления смысла. «Если я сделаю это только для 
себя самого» — это выражение не более и не менее как 
самотрансцендентного качества человеческого существо­
вания. Вопрос «кто я, если я сделаю это только для 
себя самого?» предполагает ответ: никоим образом не 
истинно человек. Потому что характерная составляющая 
человеческого существования — трансцендирование, пре-
восхождение себя, выход к чему-то иному. Говоря слова­
ми Августина, человеческое сердце не находит себе покоя, 
пока оно не найдет и не осуществит смысл и цель жизни. 
Это формулировка резюмирует многое в теории и тера­
пии того типа неврозов, который я назвал ноогенными. 
Но вернемся к уникальности смыслов. Из сказанного 
следует, что нет такой вещи, как универсальный смысл 
жизни, есть лишь уникальные смыслы индивидуальных 
ситуаций. Однако мы не должны забывать, что среди них 
есть и такие, которые имеют нечто общее, и, следователь­
но, есть смыслы, которые присущи людям определенного 
общества, и даже более того — смыслы, которые разде­
ляются множеством людей на протяжении истории. Эти 
смыслы относятся скорее к человеческому положению 
вообще, чем к уникальным ситуациям. Эти смыслы и есть 
то, что понимается под ценностями. Таким образом, цен­
ности можно определить как универсалии смысла, кри­
сталлизующиеся в типичных ситуациях, с которыми стал­
кивается общество или даже все человечество. 
Обладание ценностями облегчает для человека поиск 
смысла, так как, по крайней мере в типичных ситуациях, 
288 

он избавлен от принятия решений. Но, к сожалению, ему 
приходится расплачиваться за это облегчение, потому что 
в отличие от уникальных смыслов, пронизывающих уни­
кальные ситуации, может оказаться, что две ценности вхо­
дят в противоречие друг с другом. А противоречия ценно­
стей отражаются в душе человека в форме ценностных 
конфликтов, играя важную роль в формировании нооген­
ных неврозов. 
Представим себе уникальные смыслы в виде точек, 
а ценности — в виде кругов. Понятно, что две ценности 
могут пересекаться друг с другом, в то время как с уника­
льными смыслами этого не может произойти (см. рис.). 
Но мы должны задать себе вопрос, действительно ли 
две ценности могут войти в противоречие друг с другом, 
иными словами, справедлива ли аналогия с кругами на 
плоскости. Не будет ли более правильным сравнить цен­
ности с трехмерными шарами? Два шара, проецируемые 
на плоскость, могут давать два круга, пересекающие друг 
друга, в то время как сами сферы даже не касаются друг 
друга (см. рис.). 
289 
10—1046 

Впечатление, что две ценности противоречат друг дру­
гу, является следствием того, что упускается целое изме­
рение. Что это за измерение? Это иерархический порядок 
ценностей. По Максу Шелеру, оценивание имплицитно 
предполагает предпочтение одной ценности другой. Та­
ков конечный результат его глубокого феноменологиче­
ского анализа процесса оценивания. Ранг ценности пере­
живается вместе с самой ценностью. Иными словами, 
переживание определенной ценности включает пережива­
ние того, что она выше какой-то другой. Для ценностных 
конфликтов нет места. 
Однако переживание иерархического порядка ценно­
стей не избавляет человека от принятия решений. Влече­
ния толкают человека; ценности притягивают. Человек 
всегда волен принять или отвергнуть ценность, которая 
предлагается ему ситуацией. Это справедливо также отно­
сительно иерархического порядка ценностей, которые 
передаются моральными и этическими традициями и нор­
мами. Они должны пройти проверку совестью человека — 
если только он не отказывается подчиняться своей сове­
сти и не заглушает ее голоса. 
Разобравшись с вопросом об относительности смы­
слов, перейдем к вопросу о том, насколько они субъектив­
ны. Разве не верно, что в конечном счете смыслы — это во­
прос интерпретации? И разве не подразумевает интерпре­
тация всегда решения? Разве нет ситуаций, которые допу­
скают различные интерпретации, так что человек должен 
делать выбор? Мой собственный опыт говорит, что есть 
[12]. 
Незадолго до того, как Соединенные Штаты вступили 
во вторую мировую войну, я получил приглашение из 
американского посольства в Вене прийти и получить визу 
для въезда в Штаты. В то время я жил в Вене с мои­
ми родителями. Они, разумеется, не ждали от меня ничего 
иного, нежели что я получу визу и поспешу уехать. Но 
в последний момент я начал сомневаться, спрашивая себя: 
«Следует ли мне делать это? Могу ли я так поступить?» 
Потому что мне внезапно пришло в голову, чем это бу­
дет для моих родителей, а именно: через пару недель — 
такова была ситуация в то время — они будут брошены 
в концентрационный лагерь, то есть в лагерь уничтоже­
ния. И должен ли я оставлять их на произвол судьбы в Ве­
не? До сих пор я мог избавить их от этой участи, посколь­
ку возглавлял отдел неврологии в Еврейском госпита-
290 

ле. Но если бы я уехал, ситуация тут же изменилась бы. 
Размышляя о своей ответственности, я почувствовал, что 
в такой ситуации естественно просить совета у неба. Я от­
правился домой и, когда пришел, заметил кусок мрамора 
на столе. Я спросил отца, откуда он взялся, и отец сказал: 
«О, Виктор, я подобрал его на месте, где стояла синагога» 
(она была сожжена национал-социалистами). «А почему 
ты взял его с собой?» — спросил я. «Потому что это часть 
двух плит, на которых написаны десять заповедей»,— и он 
показал мне сохранившуюся позолоченную еврейскую 
букву на мраморе. «Я могу сказать тебе больше, если хо­
ч е ш ь , — продолжал о н . — Эта буква является сокраще­
нием одной из десяти заповедей». Я в нетерпении спросил: 
«Какой же?» Ответ был: «Почитай отца своего и мать 
свою, и пребудешь на земле». Тут же я решил остаться 
в стране вместе с родителями, отказавшись от визы. 
Вы будете правы, утверждая, что это — проективный 
тест, что я, по-видимому, принял решение в глубине души 
еще до этого и лишь проецировал его на подвернувшийся 
кусок мрамора. Но если бы я увидел в куске мрамора все­
го лишь карбонат кальция, это тоже было бы результатом 
проективного теста, то есть выражением чувства бессмы­
сленности, той внутренней пустоты, опустошенности, ко­
торую я называю экзистенциальным вакуумом. 
Таким образом, смысл — это, по всей видимости, не­
что, что мы проецируем в окружающие нас вещи, которые 
сами по себе нейтральны. И в свете этой нейтральности 
реальность может казаться лишь экраном, на который мы 
проецируем свои неосознанные мечты, так сказать, 
пятном Роршаха. Если бы это было так, смысл был бы не 
более чем средством самовыражения, то есть чем-то глу­
боко субъективным *. 
Однако единственно, что субъективно, — это перспек­
тива, в которой мы видим реальность, и эта субъектив­
ность в конце концов не умаляет объективности реально­
сти как таковой. Я давал такое объяснение этого феноме­
на студентам моего семинара в Гарварде: «Посмотрите 
в окна лекционного зала на Гарвардскую часовню. Каж­
дый из вас видит часовню по-своему, в своей особой пер­
спективе, в зависимости от того, где он сидит. Если кто-
* Нильсен [13] говорит, что «у жизни нет смысла, который можно 
было бы открыть... что она имеет тот смысл, который мы придаем 
ей». Он опирается на сходное утверждение Айера [13а]. 
291 
10* 

нибудь будет утверждать, что видит часовню точно так 
же, как его сосед, я должен буду сказать, что один из них 
галлюцинирует. Но уменьшает ли хоть сколько-нибудь 
различие взглядов объективность и реальность часовни? 
Конечно, нет». 
Человеческое познание не похоже на калейдоскоп. 
Когда вы смотрите в калейдоскоп, вы видите только то, 
что находится внутри его. Но когда вы смотрите в теле­
скоп, вы видите нечто, что находится вне самого телеско­
па. И когда вы смотрите на мир или на нечто в мире, вы 
также видите больше, чем, скажем, перспективу; то, что 

жүктеу/скачать 3,33 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: