Мифология

106 
 
3.3. 
Наука и миф: диалектика взаимодействия 
 
Любая система развивается за счёт заложенной 
в  ней  и  окружающей  её  внесистемности.  И  миф,  не 
важно, в чём он проявляется – в жизни, культуре, рели-
гии, философии или даже науке - есть та динамичная и 
вместе с тем устойчивая внесистемность, за счёт ко-
торой наука живёт. Однако тот факт, что система и 
внесистема находятся в состоянии взаимного отрица-
ния,  не  означает,  что  они  не  входят  в  более  общую 
систему, в рамках которой они обе пребывают и диа-
лектически взаимодействуют.  
 
Проблема  взаимодействия  науки  и  мифа  должна  рассматриваться  с 
точки зрения идеи всеобщей организации. Поэтому, вопреки общепринятому 
мнению, на наш взгляд, миф и наука вместе, пока не отдавая отчёта в этом, 
творят  общий    мифо-логос,  где  миф  соотносится  с  логосом,  как  Ин  и  Янь, 
женщина и мужчина,  вода и огонь, земля и небо, левое полушарие мозга и 
правое. В этом смысле между ними выстраивается космическая, духовно ос-
вящённая  и  интеллектуально  заданная  симметрия,  позволяющая  им  пребы-
вать в соответствии взаимной дополнительности.  Естественно, что подобная 
мысль может отражаться и быть понятой по-разному. Так, например, у Г. Д. 
Гачева  она  нашла  своё  отражение  в  следующем  варианте  понимания:  «По-
добно тому, как человек есть троичное единство: тело, душа, дух (ум) – так и 
каждая национальная целостность пре дставляет собой космо-психо-логос – 
запомните. Т. е. единство местной природы (космос), национального харак-
тера (психея) и склада мышления (логос). Эти три уровня находятся в соот-
ветствии,  но  в  отношении  соответствия  дополнительности  друг  друга.  Моя 
концепция – космо-психо-логос»
1
.   
                                                           
1
 
Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Лекция Георгия Гачева.  

107 
 
При этом в самой этой симметрии заложена и асимметрия, как фактор 
дестабилизации и механизм саморазвития. Ведь вода – не огонь, земля – не 
небо, а левое полушарие мозга – не копия правого. На этой принципиальной 
разнице и строится активное взаимодействие, дающее рост целого в бинар-
ном сочетании разного.    
Сочетаясь и взаимодействуя в рамках культуры, миф и наука выступа-
ют как способы текстуальной и контекстуальной организации мира, воспро-
изводя и поддерживая его на своём уровне. И хотя, взаимная переводимость 
их  текстов  проблематична,  именно  эта  проблемность  становится  для  них 
плодотворной,  так  как  позволяет  им  плодить  и  множить  новые  смыслы.  В 
связи с этим стоит подчеркнуть, что имеющиеся между мифом и наукой раз-
личия сглаживаются, если стороны взаимно заинтересованы в понимании. А 
понимание будет работать на общий результат, если у науки нет специальной 
задачи вытеснить и  маргинализировать другую сферу. 
Действительно  разность  между  наукой  и  мифом  настолько  очевидна, 
что кажется, будто  между ними нет ничего общего. Всё разное. Всё другое. 
Но в данном случае мы имеем дело с тем явлением, когда различия есть про-
явления  внешнего,  скрывающие  их  общее  родство,  но  обеспечивающие  то 
плодотворное и даже животворящее общение, без которого эти структуры не 
смогли бы работать на целое. Значит, в данном случае их различия, в зависи-
мости от нашего отношения, следует воспринимать как нечто антагонистиче-
ски непримиримое, либо, в худшем случае, как источник их взаимного обо-
гащения. Ещё раз подчеркнём, что в основе нашего выбора модели взаимо-
действия науки и мифа лежит отношение, которое строится на представлени-
ях, являются ли они разными частями целого или их различия не позволяют 
им делать общее дело, творя наш образный мир. В любом случае при своём 
выборе мы будем руководствоваться той или иной мифологией, которую бу-
дем считать достаточно обоснованной, чтобы представлять научной.    
Вот почему уничтожить миф наука не может, как бы ни старалась. И 
это замечательно, так как в противном случае, она бы уничтожила и саму се-

108 
 
бя, как неминуемо  убил бы себя тот  человек,  который, вообразив, что вода 
мешает ему проявлять свою истинную духовную сущность, попытался бы её 
всеми средствами из себя вывести. Ведь для науки мифология представляет 
те  живительные  соки,  которыми  она  непрестанно  питается,  дышит,  живёт, 
убеждая себя в том, что могла бы обойтись и без этого, если бы не глупые и 
необразованные массы, постоянно мифологии порождающие.  
Однако, поскольку данная позиция с точки зрения общепринятых пред-
ставлений  может  считаться  спорной,  стоит  оговорить,  что  здесь  мы  имеем 
дело с той ситуацией, когда каждый может легко убедить себя в том, что ему 
понятней и удобнее, не перегружая свой мозг дополнительной и, по его мне-
нию,  лишней  информацией.  Ведь  от  его  выбора  ничего  не  изменится.  Миф 
будет питать и стимулировать науку в любом случае, что бы сами учёные на 
этот счёт ни думали, потому что это от нас не зависит. Пусть наука думает, 
что способна, подобно барону Мюнгхаузену, одной силой логического мыш-
ления вытаскивать себя из болота незнания, ни к каким другим средствам не 
прибегая.  Пусть  уверяет,  что  для  творческого  процесса  достаточно  одного 
рационально  организованного  мышления.  Пусть  доказывает,  что  её  рацио-
нальность  позволяет  ответить  со  временем  на  все  вопросы  человечества. 
Убедит ли она в этом окружающих или нет, ровным счётом ничего не меня-
ет, так как в любом случае, даже воюя против мифологии, она лишь утвер-
ждает новые мифы, без которых не может успешно свою войну имитировать.            
Однако, возможно, данная ситуация будет скоро меняться. Ведь в со-
временных условиях многозначность мышления выдвигается на первый план 
и, чтобы ему соответствовать, придётся научиться приобщаться к многознач-
ности мира, исследуя и обсуждая спорные вопросы с полной свободой ассо-
циаций и самовыражения. И в этом смысле науке, возможно, в первую оче-
редь понадобятся теории, настроенные на интеграцию и синкретизм. В том 
числе, такие, как «тектология»
1
 
А. А. Богданова
1
, «коллективная рефлексоло-
                                                           
1
 
Термин «тектология» происходит от греч. τέχτων — строитель, творец и λόγος — слово, 
учение 

109 
 
гия» В. М. Бехтерева
2
, энергетическое учение «Майера  — Оствальда  — Ма-
ха», «теория систем» Л. фон Берталанфи, «теория функциональных систем» 
П.  К.  Анохина
3
,  синергетика,  исследования  проблем  динамики  неравновес-
ных систем, диссипативных структур и производства энтропии в  открытых 
системах (И. Пригожин, С. Хакен), теория хаоса и теория игр (Дж. фон Ней-
ман, О. Моргенштерн, Дж. Нэш), топология
4
 
и т. п. Все они помогают обес-
печить  переход  от  исследований  условий  равновесия  систем  к  анализу  не-
равновесных и необратимых состояний сложных и сверхсложных систем,  к 
которым  принадлежат  также  наука  и  миф,  обладающие  не  только  крайне 
сложной  и  подвижной  структурой,  но  и  собственной  проявляющейся  в  ак-
тивном взаимодействии различных элементов  энергией. В этом смысле по-
нятие энергии в нашей концепции следует рассматривать в качестве одного 
из базовых аспектов исследования, согласно которого энергия является суб-
станциальным источником развития и проявления всех форм жизнедеятель-
ности человека и общества. А миф выступает тем инструментом преобразо-
вания социального бытия, с помощью которого она активизируется.  
Особенно заметен этот процесс там, где исследователи работают с ин-
формацией.  «Реакция  на  информацию  становится  самостоятельной,  способ-
ной  накапливаться  структурой  со  все  более  усложняющимся  и  саморазви-
вающимся  механизмом»
5
,  - 
считал  Ю.  М.  Лотман.  И  вовсе  не  обязательно, 
что данный процесс происходит в сфере одной науки. Скорее, наоборот. И в 
рамках  этой  саморазвивающейся  структуры  наука  и  миф  пребывают  в  диа-
                                                                                                                                                                                           
1
 
См.: Богданов А. А. Тектология: Всеобщая организационная наука. М. : Финансы, 2003.  
496 с. 
2
 
В «Коллективной рефлексологии» В. М. Бехтерева выделяются 23 универсальных зако-
на, действующих, по мнению учёного, как в органическом мире и в природе, так и в сфере 
социальных отношений: закон сохранения энергии, закон тяготения, отталкивания, инер-
ции, энтропии, непрерывного движения и изменчивости и т. п. [См.: Бехтерев В. М. Кол-
лективная рефлексология. М.-Пг. : Колос, 1921. 432 с.] 
3
 
Анохин П. К. Узловые вопросы теории функциональных систем. М. : Наука, 1980. 196 с. 
4
 
Топология - (от др.-греч.τόπος — место и λόγος — слово, учение) — раздел математики, 
изучающий в самом общем виде явление непрерывности, в частности свойства простран-
ства, которые остаются неизменными при непрерывных деформациях, например, связ-
ность, ориентируемость 
5
 
Лотман Ю. М. Ук. соч. С. 123. 

110 
 
лектическом единстве. Понятно, что диалектическое взаимодействие мифа и 
науки  построено  на  взаимном  отторжении  и  притяжении,  обеспечивающих 
их во всех отношениях плодотворное интеллектуальное сотрудничество. И в 
этом нет ничего удивительного. «История богата парадоксами, и противопо-
ложности  часто  тяготеют  друг  к  другу»
1
,  обеспечивая  то  структурно  выра-
женное  смысловое  напряжение,  без  которого  человеческая  мысль  не  может 
существовать. Кроме того, следует учесть и некую психологическую компен-
сацию, которую наука находит в мифотворчестве, оттачивая свои рефлексии 
на ней, что миф позволяет науке с лёгкостью. При  этом, естественно, наука 
на фоне мифа выглядит выигрышно. Но, на наш взгляд, преимущество науки 
во многом обманчиво. Так, в частности, считается, что в отличие от мифа на-
учные дисциплины располагают научным категориальным аппаратом и стро-
гой методологией. Однако, по мнению Г. Д. Гачева, «под их терминологией, 
строгими научными терминами лежит метафора, образ»
2
, который, возмож-
но,  не  всем  виден,  но  неизменно  сопровождает  и  оттеняет  каждое  научное 
понятие,  обеспечивая  процесс  превращения  непосредственного  действия  в 
знак,  неделённый  образно-символическим  значением.  Спрашивается,  может 
ли наука обойтись без мифологии? Вопрос остаётся пока открытым. Однако 
будет ли он когда-нибудь закрыт, если  наши знания носят относительный и 
вероятностный характер?     
Впрочем, считать такую позицию утвердившейся будет опрометчивым, 
так как подобные подходы с точки зрения строгой, тем более идеологизиро-
ванной и, следовательно, приверженной определённым принципам науки мо-
гут быть представлены как ложные.  
Отмечая  важность  сохранения  духовного  и  интеллектуального  много-
образия, Г. Д. Гачев писал: «Многовариантность народов и их культур есть 
сокровище человечества. Подобно тому, как в симфоническом оркестре каж-
дый инструмент имеет свой тембр, так и каждый народ одарен особым талан-
                                                           
1
 
Там же. С. 122. 
2
 
Гачев Г. Д. Ук. соч. 

111 
 
том  видеть  мир  и  сотворять  вещи  таким  образом,  который  не  свойственен 
народу-соседу. Таким образом, народы дополняют друг друга на планете, и 
нам следует не просто иметь терпимость, толерантность к различиям между 
народами и их культурами, но питать любовь к ним так же, как мы уважаем 
разделение  труда  в  производстве.  Возлюбленная  непохожесть  –  вот  мой 
принцип, вот что должно быть принципом во взаимных отношениях между 
цивилизациями»
1
.   
Применительно к взаимодействию мифа и науки принцип культивиро-
вания  максимально  возможного  многообразия  означает  сохранение  всего, 
что, в конечном счёте, делает человека более творческим и духовным. И тот 
факт, что миф, несмотря на научную критику, оказался для науки неуничто-
жимым, вселяет оптимизм, так как в нём речь идёт о весьма важной состав-
ляющей механизма научного и культурного творчества, без которого человек 
и человечество развиваться не могут, так как это заложено в их структуре и 
соответствует главным принципам саморазвития.        
Применительно к лингвистике, описывая сложные процессы функцио-
нирования различных языков в рамках семиозиса, Ю. М. Лотман отмечает ту 
его важную деталь, что «большинство реально функционирующих языков (а 
не моделей и метаописаний) оказываются смесью языков и могут быть рас-
членены  на  два  или  более  семиотических  компонента  (языка)».  Развивая 
свою мысль далее,  он продолжает: «Запущенный в работу механизм дуаль-
ности  приводит  к  постоянному  расщеплению  каждого  культурно  активного 
языка на два, в результате чего общее число языков культуры лавинообразно 
растет. Каждый из возникающих таким образом языков представляет собой 
самостоятельное, имманентно замкнутое в себе целое. Однако одновременно 
происходит процесс противоположного направления. Пары языков интегри-
руются  в  целостные  семиотические  образования.  Таким  образом,  работаю-
щий язык выступает одновременно и как самостоятельный язык, и как подъя-
зык, входящий в более общий культурный контекст как целое и как часть це-
                                                           
1
 
Гачев Г. Д. Ук. соч. 

112 
 
лого»
1
. 
Возможно, мы бы не приводили данный отрывок, если бы он касался 
только  языка.  Но  язык  не  существует  сам  по  себе,  он  обслуживает  и  пози-
ционирует  определённую  систему,  через  язык  её  раскрывая  и  делая  комму-
никабельной. Более того, согласно  Ю. М.  Лотману, и это для нас в данном 
случае  важнее,  каждая  семиолингвистическая  система,  а  таковой  могут  вы-
ступать культура, миф, наука, не только является «целостным семиотическим 
образованием», но и представляет сложную саморазвивающуюся структуру.   
При этом, будучи «замкнутым в себе целым», миф и наука встроены в 
более общую структуру, в которой они выступают «как целое и как часть це-
лого»,  активно  друг  с  другом  взаимодействуя.  А  поскольку  они  взаимно 
трудно переводимы, их разность создаёт то смысловое напряжение, которое 
делает  их  взаимодействие  весьма  продуктивным,  так  как  они  работают  и 
функционируют как системы, и как подсистемы. Их роль, место, смысловое 
значение и функциональное назначение не совпадают и не могут совпадать, 
создавая то языковое, символическое и смысловое разнообразие, без которо-
го ни одна из систем существовать не может, что бы об этом ни говорили их 
представители. А тот факт, что они не замечают этой тотальной зависимости 
систем друг от друга, лишь  подтверждает её органичность. Ведь мы же не 
чувствуем, что на 80% состоим из воды и не задумываемся над тем, как и за-
чем дышим, пока всё у нас нормально, и не ощущаем, каким именно в дан-
ный момент полушарием мозга мыслим, также как не контролируем процесс 
кровообращения. В этом плане всё происходит в нас само собой. И в мифо-
творчестве -  тоже. Конечно, определённые структуры заинтересованы в нём 
и стимулируют его специально. В целом этот процесс в рамках культурного 
взаимодействия  происходит  практически  при  минимальном  сознательном 
вмешательстве.                    
В  результате  сложившейся  ситуации  миф  традиционно  выступает  как 
поле самоутверждения науки. Однако данное положение не следует излишне 
драматизировать уже хотя бы потому, что в нём человек имеет и рычаг (нау-
                                                           
1
 
Лотман Ю. М. Ук. соч. С. 575. 

113 
 
ку),  и  точку  опоры  (миф),  опираясь  на  которую  он  может  в  соответствии  с 
архимедовым изречением периодически переворачивать наши представления 
о мире, дабы в своём развитии идти дальше.   
К  сожалению,  постижение  мифа  наукой  происходит  через  отчуждён-
ность. Но можно ли понять то, что не готов или не хочешь понять? Особенно, 
если  субъект  познания  обладает  монополией  на  способы  познания  и  их  ре-
зультат. Но на каком основании наука себе присвоила монопольное право на 
истину? Естественно, в современных условиях подобные вопросы не привет-
ствуются, но когда их ставит К. Леви-Строс, отмахнуться от него уже не по-
лучается.  А  великий  французский  антрополог  не  просто  ставит,  но  и  даёт 
свои  обоснования.  Так,  рассматривая  оппозицию  «метонимия  /метафора»  и 
утверждая, что последняя «представляет собой первую форму дискурсивного 
мышления» 
1
, он, по словам М. К. Рыклина, «приравнивает по научной цен-
ности метафорические процедуры, совокупность которых получает название 
«бриколаж», к метонимическим процедурам науки в обычном смысле слова, 
именуемой «инженерией». Тем самым подводится база под крайне расшири-
тельную трактовку понятия науки. Ведь если «бриколаж», а в более широком 
смысле  и  вся  мифическая  логика  является  «первой  формой  дискурсивного 
мышления», то наука в более привычном смысле слова оказывается не более 
как одной из модальностей изначально данных человечеству научных проце-
дур»
2
. Возможно, поэтому диалектика взаимоотношения науки и мифа особо 
выделяет  проблему мифологичности  науки,  её вовлечённости в процесс  со-
циального мифообразования. Анализируя соотношение и взаимосвязь науки 
и мифа, А. Ф. Лосев утверждал, что «миф не наука и не философия, и ника-
кого отношения к ним не имеет», что наука не появляется из мифа, а миф не 
предшествует науке
3
.  
В свою очередь мы, не оспаривая его выводы в принципе, попробуем 
их  уточнить.  Во-первых,  хотя  наука  и  не  рождается  из  мифа  и  не  тождест-
                                                           
1
 Levi-Strauss C. Le Totemisme aujourd’hui. Paris, Plon. 
Р. 146.  
2
 
Леви-Строс К. Мифологики. Т. 4 Человек голый. С. 758. 
3
 
Лосев А. Ф.  Ук. соч. С. 234, 217. 

114 
 
венна ему, но в реальной жизни, понимаемая личностно, она без него не су-
ществует и, значит, всегда в той или иной степени мифологична. Вот почему 
под  каждым  направлением  в  науке,  более  или  менее  опытно  проверенным, 
логически обоснованным (позитивизм, материализм, психоанализ, теория от-
носительности  и  т.  п.)  и  личностно  осмысленным,  лежит  своя  мифология, 
своя  мифосистема.  И  потому,  творимая  людьми  в  определённую  историче-
скую эпоху, реальная наука обрастает и сопровождается своей мифологией, 
питаясь ею и черпая из неё свои исходные интуиции, которые позволяют ей 
двигаться дальше. Что касается принципиальных различий науки и мифа, то 
они не определяют их принципиальную несочетаемость и несовместимость.  
Конечно, миф и наука не одно и то же, но некая их взаимосвязь и зави-
симость вполне очевидна. Они не тождественны, но совместимы и взаимопе-
реплетаемы.  Их  взаимоотношения  диалектично  естественны  и  неизбежны, 
ибо,  хотя  «миф  не  наука  и  не  философия,  и  никакого  отношения  к  ним  не 
имеет», их зона функционирования практически почти полностью совпадает. 
Особенно  в  сфере  общественных  и  социальных  наук.  И  этот  фактор  утвер-
ждает  не  только  их  переплетённость,  но  и  периодическую  взаимозаменяе-
мость,  когда  наука  начинает  работать  на  миф,  а  мифы  подпирают  те  или 
иные  утверждения  науки.  Естественно,  подобные  процессы  можно  отрицать 
или осуждать, но разрушить их нельзя. И потому самый эффективный способ 
очищения науки от свойственных ей мифов – избегать её абсолютизации, ухо-
дить  от  её  категоричности  и  жесткой  определённости,  рассматривать  её  как 
непрерывный диалектический процесс, где одни гипотезы борются с другими, 
не утверждаясь в науке, как нечто незыблемое и окончательное. Но, к сожале-
нию, реальная наука – в значительной степени другая. Она не может не прово-
дить  экспансию  в  другие  сферы  знаний,  а  потому  не  только  предполагает  и 
доказывает, но и внушает, пропагандирует. А ведь наука, используемая в це-
лях пропаганды с целью абсолютизации неких отвлечённых принципов и ги-
потез, сама становится мифом, и довольно мощным, ибо в этом случае выво-

115 
 
димые  из  «первичного  мифа»  доктрины  и  сущностные  конструкции  также 
мифологичны, как и сопутствующие им частности.  
Особенно мифологизация науки заметна там, где она пытается выйти за 
пределы ограничивающей её локальности. И К. Хюбнер этот важный для по-
нимания мифотворчества аспект неоднократно подчёркивал. Ведь  «именно в 
нашем экзистенциальном опыте мы неизменно думаем мифически: в нашем 
отношении  к рождению и смерти, в любви,  в отношении к природе, в вос-
приятии искусства и религии. Здесь мы повсюду сталкиваемся с мистерией 
бытия,  и  вряд  ли  научное  просвещение  сможет  что-либо  изменить.  Совре-
менный  человек  живёт,  так  сказать,  во  многих  мирах:  научно-техническом 
мире, который господствует в его повседневности и профессиональной дея-
тельности, однако без труда и непроизвольно оказывается в другом мире, ко-
гда  любуется  пейзажем  или  мифическим  колдовством  искусства,  посещая 
церковь, совершено независимо от того, является человек верующим или нет 
в узком смысле слова. Все эти различные способы переживания мира живут в  
нём, и только от ситуации зависит, когда они актуализируются»
1
.  
Отметим, что эти привычные для любого мыслящего человека наблю-
дения  выдающегося  германского  философа  раскрывают  одну  весьма  любо-
пытную  особенность  человеческого  восприятия:  рациональное  мышление  в 
основном анализирует конкретные факты и события, локально воспринимае-
мые во времени и пространстве. Мифическое мышление же осмысливает во-
просы экзистенциального порядка
2
. Иначе говоря, везде, где человек сталки-
вается с проступающей сквозь повседневность вечностью, он вынужден при-
бегать  к  мифическому  мышлению,  так  как  однозначно  воспринимаемое  ре-
альность  рациональное  мышление  с  подобными  темами  и  проблемами  ос-
мысления бытия справиться не может, прибегая к мифу вновь и вновь.   
                                                           
1
 
Хюбнер К. Прогресс от мифа, через логос - к науке? URL: 
http://ru.philosophy.kiev.ua/iphras/library/ruspaper/HUEBNER1.htm 
2
 
См.: Баева Л. В., Хазов В. К. Мифотворчество как форма экзистенции // Ученые записки. 
Материалы  докладов  итоговых  научных  конференций  АГУ,  2006–2007  гг.    Астрахань  : 
Издательский дом Астраханский университет, 2007. С. 459–463. 

116 
 
Сама по себе одна из функций мифа - обслуживать людей, придавая их 
чувствам, страхам, желаниям соответствующие смысловые формы. И науку 
это в целом всегда устраивало. Хотела наука, выделившись из мифа, самоут-
вердиться за его счёт, и миф не возражал. Он ушёл в тень и как бы перестал 
существовать.  Но  теперь  ситуация  изменилась.  И  не  потому,  что  миф  стал 
нужен.  Он  был  всегда  нужен.  В  том  числе  и  науке.  Но  потому,  что  скрыть 
существующие  в  рамках  культуры  взаимосвязи  уже  не  только  нельзя,  но  и 
стало  научно  неправильным,  так  как  игнорировать  их  для  науки  означает 
противоречить самой себе, нарушая главные принципы исследования.  
Вот почему, по К. Хюбнеру, логика развития теории науки сама подво-
дит нас к проблеме мифа, вынуждая изучать её снова так, словно предыду-
щие знания нам для исследования мифа ничего не дали. Естественно, в пер-
вую очередь речь в данном случае идёт о проблеме взаимоотношения науки и 
мифа. В связи с этим в конце книги «Истина мифа» К. Хюбнер выражает на-
дежду,  что  «в  будущем  можно  представить  себе  только  одну  культурную 
форму, в которой наука и миф не будут ни подавлять друг друга, ни сущест-
вовать раздельно, но вступят в некоторые опосредованные жизнью и мыслью 
отношения».  Отношения,  которые  могут  сложиться  на  том  основании,  что 
миф, как и наука, не отлучен от притязаний на рациональность
1
. Однако, как 
видим, дело не только в этом. Но и в том, что миф с наукой представляют 
части одного бинарно устроенного целого, активно взаимодействуя и взаим-
но друг друга дополняя.   
Исходя из этого, кстати, можно сделать вывод, что миф и наука разо-
шлись в истории не потому, что миф устарел, не потому что он не может дать 
ответы,  в  которых  нуждается  человечество,  но  потому,  что  зарождающая 
наука  созрела  достаточно,  чтобы  начать  собственную  жизнь.  У  неё  сложи-
лись условия для собственного развития. Но ни преодолеть, ни опровергнуть, 
ни  изжить,  ни  заменить  собой  мифологию  она  не  может.  Наука  пытается 
компенсировать и по возможности заменить мифологию, но делает это, как 
                                                           
1
 
Хюбнер К. Истина мифа. М., 1966. С. 387. 

117 
 
правило, с помощью других мифов, которые подаются, как более или менее 
обоснованная «правда» или научная гипотеза. Словом, нечто такое, что отве-
чает правилам правдоподобия и чем наука в состоянии оперировать. В этом 
смысле самые фундаментальные идеи и понятия, включая идеи прогресса и 
регресса,  являются  мифами  и,  несмотря  на  их  логическое  обоснование,  за 
пределы мифа выйти не могут.  
Однако,  к  сожалению,  в  соответствии  со  сложившимися  в  прошлые 
столетия установками, отношение к мифу в науке до сих пор выстраивается 
на уровне «система – не-система», «порядок - хаос», «позитив - негатив», что 
формирует  вполне  конкретную  ситуацию,  где  миф  относится  к  неправиль-
ным явлениям, которые надо преодолеть. Но может быть, науке самой нужно 
преодолеть  нечто  в  себе,  чтобы  понять  миф  таким,  каков  он  есть?  А  если 
нужно,  то,  что?  Не  приведут  ли  эти  изменения  к  потере  научности?  И  как 
нужно  науке  измениться,  чтобы,  сохранив  научность,  оказаться  достаточно 
гибкой и «утончённой» для перевода исследований на новый уровень? А по-
скольку готовность науки к новым рубежам понимания мифа под вопросом, 
нам  следует  ограничиться  констатацией,  что,  являясь  одним  из  базовых  ас-
пектов внутренней мотивации науки и научной деятельности, миф вынужда-
ет  рассматривать  проблему  своего  отношения  с  наукой  как  проявление  эф-
фекта  системности.  Хотя  до  сих  пор  нет  ответа  на  вопрос:  может  ли  миф 
быть предметом какой-либо теории, так как в своей реализации он выступает 
не  как  теория,  а  как  деятельность,  деятельное  бытие,  существование,  где 
предмет и деятельность над предметом не разделены. Так происходит пото-
му,  что  любые  попытки  формализовать  миф  крайне  условны  и  приблизи-
тельны. И если по М. К. Мамардашвили в философии вполне уместны толко-
вания,  где  деятельность  может  рассматриваться  как  совокупность  действий 
или  как  отсутствие  действия,  то  миф  вполне  способен  создавать  те  образы 
восприятия, которые будут приниматься как  безусловные.  
Одной  из  наиболее  наглядных,  хотя  и  не  очень  привлекательных  для 
большинства учёных, аналогий отношения науки к мифу является политика 

118 
 
США  по  формированию  «нового  мирового  порядка».  Осуществляемая  при  
абсолютной и всеми признанной гегемонии США эта стратегия в отношении 
остального  мира  обосновывается  как  высшее  благо.  А  ставший  объектом 
американской  глобализации  мир  признаётся  их  экспертами  «другим»,  «чу-
жим»,  «нерациональным»,  «хаотичным»,  «плохим»,  «неправильным».  И, 
следовательно,  нуждающимся  в  коренной  «перестройке»  под  американские 
стандарты. По мнению носителей подобной идеологии, Америке надо изме-
нить мир под себя, выстроить всё под США и её потребности, переделать под 
представления  о  правильном  и  выгодном  для  Америки.  И  убедить  другой 
мир, что жить по американским стандартам под лозунгом «всё, что хорошо 
для Америки, прекрасно для остальных», есть проявление высшего здравого 
смысла. Понятное дело, что если учёный не выражает данную точку зрения, а 
от неё дистанцируется, он не будет её поддерживать, делая ставку не на свой 
узкий интерес, а на элементарные принципы бытия, которое нельзя воспри-
нимать как нечто однозначное. Тоже самое касается и науки. Уже несколько 
веков  в  результате  её  утверждения  в  качестве  ведущей  силы  развития  мир 
живёт  по  девизу  «всё,  что  хорошо  для  науки,  хорошо  и  для  человечества». 
Живёт, несмотря на осознание того, что преобразующая всё под себя наука 
может оказаться причиной гибели человечества, если не выработает иное от-
ношение к миру. К тому миру, который относительно науки может выглядеть 
как внесистемное явление. Но новые интеллектуальные прорывы, новые от-
крытия, новые откровения неизбежно вынудят принять новые представления, 
отбросив как ложные или ограниченные в проявлении старые, чтобы создать 
впечатление,  что  мир  снова  стал  понятным.  И  так  будет  повторяться,  пока 
существует человек.   
Когда  речь  идёт  о  разных  мировоззрениях  или  мифологиях,  обычно  
всё плохое приписывается какой-то одной системе, а всё хорошее – другой. 
Как, например, в противостоянии Америки и СССР. А в нашем случае речь 
чаще идёт об оппозиции «наука - миф». И в ней науке приписывается всё по-
ложительное,  правильное,  прогрессивное,  а  мифу  –  всё  негативное,  вредо-

119 
 
носное, примитивное,  рудиментарное. И подаётся это так, как в своё время 
писали о церкви. «Раздавите гадину», - когда-то призывал Вольтер. Пример-
но то же самое вполне может быть адресовано и мифу. Хотя, с другой сторо-
ны, относительно мифа не менее актуальна и другая переделанная вольтеров-
ская сентенция: «Если бы мифа не было, его надо было бы выдумать».   
При  этом, к сожалению, не учитывается то, что любая система разви-
вается за счёт заложенной в ней и окружающей её внесистемности. И миф, не 
важно, в чём он проявляется – в жизни, культуре, религии, философии или 
даже науке - есть та динамичная и вместе с тем устойчивая внесистемность, 
за счёт которой наука живёт. Однако тот факт, что система и внесистема на-
ходятся в состоянии взаимного отрицания, не означает, что они не входят в 
более общую систему, в рамках которой они обе пребывают и диалектически 
взаимодействуют.  
 

жүктеу/скачать 2,19 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: